Бирюзовые серьги богини (Долгая) - страница 63

— Аязгул?..

Она узнала друга, повернувшись к нему лицом, и слезы ручьем покатились из только что пылавших огнем глаз.

— Успокойся, Тансылу, все будет хорошо, я с тобой.

Он отнес девушку в юрту, уложил там на кошме, укрыл потеплее, убаюкал, как ребенка, утешая и шепча ласковые слова. Когда Тансылу уснула, он вышел. Несмотря на ночь, в стойбище никто не спал. Морозный ветер обжигал лица, но люди лишь плотнее укутывались в халаты. Перед шатром бабушки Хадии сидели старейшины племени. Они переговаривались меж собой и, когда Аязгул подошел к ним, самый старший обратился к нему:

— Аязгул, сынок, мы знаем тебя с детства. Твои родители — уважаемые люди в нашем племени. Мы приняли тебя, как вождя, хотя ты поставил впереди себя дочь Таргитая. Да, мы помним последний наказ матери Тансылу, и она сама в бою доказала свое право на то, чтобы заботиться о нашей безопасности, но, — старик покачал головой, — ты же видишь, сынок, что Тансылу одержима демонами и ее умение сражаться в бою не может перевесить чашу страданий, которые она принесла всем нам.

Все старики согласно закивали.

— Что вы хотите? — Аязгул смотрел с почтением, но в его голосе звучали стальные нотки.

Старики помолчали. Переглянулись. Аязгул понял, что они еще до его прихода приняли решение. Тот же старик продолжил:

— Ты должен стать настоящим вождем, Аязгул, а не выполнять приказания Тансылу. А она… из нее надо выгонять демонов зла. И ты можешь помочь шаману сделать это.

— Нет! — решительно возразил Аязгул.

Он понимал, что значат слова «помочь шаману». Придется связать Тансылу, подавить ее волю, как после этого он сможет смотреть ей в глаза? К тому же она… беременна!

Старики, недовольно скривив губы, закачали головами. Аязгул унял гнев и добавил:

— Вам незачем беспокоится. Я ручаюсь за свою жену. Дайте срок — и она изменится. Сама изменится, безо всяких ритуалов. А я буду рядом. Обещаю вам, старейшины, что больше в нашем племени не будет никаких несчастий, пройдет зима, и мы вернемся на наши законные пастбища, а потом и на Йенчуогуз, если совет племени так решит.

Старики переглянулись, согласно кивая. Из шатра выглянула женщина — невестка Хадии.

— Аязгул, зайди, бабушка хочет тебя видеть.

Поклонившись старейшинам, охотник, согнувшись, вошел в шалаш. Хадия полулежала на подушках, укрытая добротным войлочным одеялом. Старая женщина поманила парня. Он подошел ближе, сел на колени, положив на них ладони.

— Аязгул, — голос старухи был тихим, чувствовалось, что каждое слово дается ей с трудом, — Аязгул, сынок, я видела мысли Тансылу. Сбереги ребенка, посланного ей богами, — бабушка перевела дух, помолчала и добавила: — Тансылу опомнится, верь. Не оставляй ее.