— Мы? — хохотнул Хворин. — Нон, нихт, нет. Руссо туристо, Викочка. Облико морале. А, кстати, посмотрите, какая у нас Викуся сонная! Поела и клюёт носиком. Ви-ку-ся! Ай-яй-яй!
Дождь не прекращался, и в микроавтобус пришлось бежать как сквозь ковровую бомбардировку. Мокрые и хохочущие представители современной российской словесности разместились в удобном мерседесовом салоне и поехали дальше. Настроение у всех было великолепное настолько, что взялись петь, и пели весьма стройно. А не имевший ни слуха, ни голоса Лещинский — так он и молчал. Только после каждой песни вскрикивал:
— А теперь вот эту! — И называл новую, которую мигом хватали и пели. А когда забывали слова, Вадим Болеславович суфлировал. И Артосову даже жалко было, что он разругался с Лещинским. Гляньте, братцы, иной раз и от литературоведа бывает польза!
За стеклами автобуса лились потоки, за которыми теперь лишь угадывались очертания цейлонских деревень, пальм, хижин и слонов. И мир там, за окнами, казался ещё более диковинным, загадочным, пленительным. Таня сидела у окна, и, глядя в окно, Артосов одновременно мог много смотреть на Таню, на чудесные линии её щеки, подбородка, лба, слегка растрёпанных и влажных волос, от которых исходил волнующий аромат.
— Ах Таня, Таня, Таня! Какие очертания! — вздохнул он, приблизив губы к её уху.
Она засмеялась и на мгновение сжала ему руку своей рукой. «Погиб поэт, невольник чести!» — весело подумал Артосов.
Опять пели. Потом заметили, долго стоим. Стали спрашивать у водителя и сопровождающего их гида Андрея, которого на самом деле звали так, что и не выговоришь: «Мандараправинда». Он был сонный, под стать Викусе Хитровой. Выяснив, объявил на своём цейлонском инглише, что «на дороге стоит, я не знаю, как сказать, но он является священным животным, и пока он стоит на дороге, ехать нельзя». Так перевела слова цейлонца Таня.
На священное животное захотелось посмотреть. Разведчиками вызвались Артосов и Хворин, который сегодня был не мрачным, а каким-то злобно веселым. Два поэта выскочили под дождь, прошли немного вперёд и увидели довольно впечатляющую картину. На дороге, идущей в гору, с двух сторон замерли встречные потоки легковых машин, грузовиков и автобусов. Между ними на пустом отрезке шоссе замер довольно крупный варан. Он сидел неподвижно и с завидным удовольствием наслаждался дождевым душем.
— Ох и не хрена себе! — воскликнул Хворин. — Чудище! Ты чо нам дорогу не уступаешь!
— А если мы тебя пощекочем? Эй, товарищ! — крикнул рептилии Артосов.
Но, понятное дело, никаких действий во избежание международного конфликта, поэты не стали предпринимать. К тому же и доисторический властелин, словно вняв просьбе иностранных гостей, шевельнулся, поднял одну лапу, переставил её, поднял другую и тоже переставил, нехотя сдвинулся с места и медленно пошагал. Наконец, покинул шоссе и уполз в близлежащие заросли. Машины загудели и стали трогаться с места. Артосов и Хворин пулей метнулись к своему автобусу, мокрые ворвались в него и, перебивая друг друга, поведали миру об увиденном.