— Как тебя кидает, Блэз, — смех Гретхен показал, что напряжение ее отпустило. — Нигра и япошка.
— Ясно.
— Тебе не смешно?
— А должно быть? Я не знаю, что такое нигра. Япошка — это вроде меня, да? А ты — нигра?
— Ага.
— Что такое нигра?
— Чернокожая.
— Почему это должно быть смешно?
— Потому что было совсем не смешно.
— Когда?
— Лет двести тому назад.
— С возрастом шутка лучше не стала. Хорошо. Госпожа Нигра, твоя очередь.
— Милый япошка, ты не сможешь систематизировать эти факты, их нужно прочувствовать.
— Я привык начинать с эмпирического уравнения.
— Иногда это упрощает дело, но в нашем случае где будет знак равенства? Нет, здесь надо ощущать.
— Не знаю, что и почувствовать.
— Но ты чувствуешь что-то?
— Бог мой, конечно!
— Только не знаешь, что именно.
— Не знаю.
— Благодарю вас, сударь. К этому я и веду.
Недоумение Шимы было таким явным, что Гретхен пояснила:
— Твое нутро откликается на происходящее?
Он кивнул.
— Я хочу сказать, что может произойти что-то неизведанное, неожиданное, внезапное, но внутри себя ты способен это принять, прийти к новому знакомыми путями, потому что ты чувствуешь, что можешь осознать любую неожиданность.
— Помилуй, Гретх, на таких высотах у меня в ушах звенит. Но я, кажется, понял. Ты говоришь, что мы реагируем на происходящее, только если чувствуем, что оно вписывается в картину жизни, как мы ее понимаем или в состоянии понять.
— Да, в этом вся суть дела.
— Продвигайся с осторожностью.
— Что мы получаем, если мы не знакомы с нашими реакциями и не понимаем их?
Шима разглядывал ее лицо, словно это был какой-то новый осадок, неожиданно выпавший на дно колбы.
— Тогда, — с расстановкой заговорил он, — Данное. Событие. Является. Непознаваемым. — Внезапно его осенило. — Бог мой, ты это сделала, Гретхен! Ура псиметрике! Мы не имеем дела ни с животным, ни с растением, ни с минералом… ни с чем известным, ни с чем постижимым… Мы столкнулись с чем-то совершенно чуждым; не поддающимся описанию никакими параметрами.
— Да. К этому я и шла.
— И с блеском достигла цели.
— Спасибо. Можно перерыв для вопроса?
— Давай.
— Чуждое из глубокого космоса?
— Ерунда! Нет ничего жизнеспособного во всей Галактике, что могло бы прибыть в гости в Солнечную систему. Все наши зонды это подтвердили. Нет, мы имеем дело с местной, жизнеспособной, доморощенной разновидностью чего-то полностью чуждого… Вроде Голема.
— Какурабби-Льва[12]?
— Нет. Это была просто еврейская версия классического сюжета об искусственно сотворенном слуге.
— Тогда о чем ты?
— Я возвращаюсь к исходной легенде о Големе. Согласно талмудической традиции изначальным Големом был Адам во втором часу творения, когда он уже жил, но представлял собой бесформенную массу, лишенную души.