Слегка кривя шею и помаргивая не заплывшим глазом, он на хорошем русском языке вместе с Кратом, пел со мной хором: — «Любо братцы, любо». Но сначала пришлось перевести песню и сказать, что попытка исполнения её на общем, будет караться по законам военного времени. Все моментально прониклись!
Выпили….
Все единодушно согласились, что такую песню, поганить переводом грех. И спели! Много было хороших песен. Как-то так получилось, что солировал все время я. Голоса у меня в общем-то нету, но зато пел я громко и с чувством. Эль умудрялся со второго такта подыгрывать мне, на своей балалайке. Крат тоже чего-то мычал. Потом я рассказал пару анекдотов про военных.
Через минуту до Крата дошло, и он смеялся так, что упал с лавки и треснулся затылком об пол.
Элю пришлось поведать душераздирающую историю, о золотой рыбке. Эль плакал, сочувствуя деду. Потом он предложил спеть. Предложение было с негодованием отвергнуто, мотивируя это тем, что одним глазом он еще видит, а вот после исполнения могут быть и проблемы со зрением.
Выпили….
Потом решили навестить, наверняка скучающего Гошу.
Выпили….
Навестили!
Во дворе к тому времени, прямостоящих не наблюдалось. Потому как чуть ранее, высунувшись из окна барон проорал, что-то о тех…, кто не с нами, тот против нас…. И кто будет отлынивать…! Все прониклись! А некоторые, так вняли моему желанию делать добро и дарить счастье людям, что не смогли уйти и легли прямо во дворе.
Дойдя до Гоши, я умилился тому, что он действительно бдительно несет службу, решил и его осчастливить, знанием моей любимой песни. Ха!! А еще некоторые говорят, что гоблины тупые…, со второго раза Гоша запомнил и мотив, и слова! Как пронзительно и проникновенно мы пели!! С каким чувством!
Из ближайшего леса, кто сочувствующий, пытался поддержать песню, тоскливым воем…, но все время попадал не в такт! За что тут же был подвергнут остракизму[34] и обматерен в четыре глотки. Потом мы пили за….
И я…, я пошел спать.
Отхлебнув вина, хотел было предаться размышлениям, но со двора раздался рев.
Подскочив к окну, я увидел картину достойную кисти Рембрандта.
По двору, с тесаком устрашающих размеров, нёсся повар в косынке. А от него улепетывал Гоша в огромной каске, все время съезжавшей ему на глаза. Отчего-то, живо напомнившей мне, гитлерюгенд, Путаясь в полах, длинной ему кольчуги, он ловко уворачивался, от видимо не привычного к таким нагрузкам Баргаса.
— Убью!! — он наддал.
Гоша отбросил мешающую ему алебарду и подхватив полы кольчуги, семеня еще быстрее, припустил от него.
— ПРЕКРАТИТЬ!! ОБА СЮДА!! — в моем голосе доброты, в этот раз не было ни на грош.