Выбрав время, я раза два или три навестил библиотеку передвижного Дома Красной армии и на листке бумаги (он сохранился у меня до сих пор) набросал три пункта, вряд ли прочно связанных друг с другом.
Вот этот листок:
1. 1939 — пакт о ненападении и дружбе с Германией.
1939 — 1947 — позиция французск. и англ. компартий — механическое перенесение ленинского положения о поражении своего правительства.
Но у Ленина эта позиция определяется: «...с точки зрения международного пролетариата, поражение которой из двух воюющих наций было бы наименьшим злом для социализма» («Война и российская социал-демократия», Соч., 3-е изд., т. 18, стр. 65).
Могли ли быть сомнения?
2. Союзники. — крупнейшая колониальная империя.
— стремление к мировой гегемонии.
— вдохновитель интервенции 14-ти государств.
— ставленник капиталист. монополий.
Союз с СССР — результат временных, преходящих интересов.
Неизбежность последующего столкновения двух систем и вооруженного конфликта между ними.
3. Маркс — создатель 1-го Интернационала. Энгельс — 2-го. Ленин — 3-го.
Могут ли коммунисты отказаться от координации действий в международном масштабе? Могут ли не содействовать любому освободительному движению?
Очевидность — роспуск Коминтерна всего лишь тактический шаг. Цель его — выбить почву из-под ног фашистской пропаганды.
Я, конечно, понимал, что ни французская, ни английская компартии не определяли свою политику: они следовали директивам Коминтерна — это даже в те годы было ясно самому поверхностному наблюдателю. Так же было ясно, что и Коминтерн, проводя свою сложную, полную неожиданных извивов политику, следовал указаниям Вождя Народов. Однако мне казалось, что, ссылаясь на Ленина и не упоминая Коминтерн в связи с политикой французской и английской компартий, я надежно замаскировал подспудную мысль и смогу вызвать своих коллег на интересный разговор.
Разговора все же не получилось. После моего выступления, несмотря на призывы майора Ксениева, замполита разведотдела 46-ой армии, говорить никто не пожелал, и Ксениев, вяло заметив, что я чего-то «недопонял», закрыл «собеседование».
Однако месяц или полтора спустя — мы все еще были на Днестре — из политуправления фронта прибыла комиссия по проверке партийно-политической работы в армии. Один из членов этой комиссии, старший лейтенант, забрел и ко мне в отдел: какое участие принимаю я в партийной работе и какие партийные задания выполняю? Отмахнувшись от него — я был занят анализом группировки противника, — я сунул ему свой листок. Он задал один, другой, третий уточняющие вопросы, я ответил на них.