Генерал Кордава мрачнел с каждым моим словом. Вероятно, он принял меня за странствующего философа, умеющего красиво говорить, но ни черта не понимающего в борьбе с терроризмом. В каком-то смысле это действительно так. Терроризм – это философия, философия погружения в хаос, философия разрушения. Терроризм – это атака хаоса на порядок. Чтобы постичь этот феномен и найти против него действенное противоядие, недостаточно метко стрелять. Нужно перехватить инициативу у бродячих проповедников – махдистов, разоблачить их ложь, дать людям новую веру и немного больше надежды, чем у них есть сейчас. Я уверен, что школа сделает гораздо больше в плане обращения, чем град пуль с БТР. Слепую веру могут победить только знания, знания и моральные принципы.
Пусть думает, что хочет. Соприкоснувшись с этим напрямую, генерал задумается о моих словах, вспомнит их. И поймет, что я – прав.
– Со всем уважением к вам, господин вице-адмирал…
– Здесь нет места уважению, сударь, – я обвел рукой пространство пустого и гулкого гимнастического зала, – здесь есть место смерти. И жизни. Продолжайте, прошу.
– Да… Так вот, покорнейше прошу простить, но я никогда в это не верил. Когда мы вошли в Варшаву, то я увидел разграбленный город. Они просто все разграбили, вот и все. И поубивали – кто попался под руку. Это нельзя объяснить ни страданиями, ни какими-то притеснениями.
Я улыбнулся.
– А чем же, сударь? Чем это можно объяснить?
– Да откуда мне знать? Может быть, мать с ними мало проводила времени в детстве или рано высадила их на горшок. Может быть, с ними в школе чем-то не тем занимались учителя или издевались сверстники. Может, просто у них есть какое-то генное отклонение, заставляющее их убивать людей. Но это очень злые люди, господин вице-адмирал, я навидался их достаточно. И, с вашего позволения, я буду их выявлять и убивать, а не пытаться понять, почему они делают то, что делают. Они это делают потому, что они чертовы ублюдки, вот почему!
Я кивнул головой.
– Именно этого я и жду. Мы должны делать их, и делать их прежде, чем они сделают нас. Но и понимать, почему происходит то, что происходит, – мы обязаны. Пойдемте отсюда, здесь невозможно долго находиться…
Открытию восстановленных производств и предприятий инфраструктуры я уделял большое внимание, потому что мне хотелось прекратить войну как можно быстрее. Война не прекратится сама по себе, ее невозможно прекратить до тех пор, пока террористы подпитываются из среды народа и имеют в ней поддержку. Точно так же в двадцатые годы невыносимые условия труда на фабриках подпитывали революционное движение до тех пор, пока не вмешалось государство и не ввело минимальные требования и обязательные правила по наемному труду. Сделало оно это просто потому, что иначе нас ждала гражданская война. Так и здесь – шахиншах оставил нам развитую промышленность – и в то же время нищую, ненавидящую нас глубинку, откуда происходит большинство беженцев. Выход из порочного круга бедности, ненависти и насилия только один – дать людям работу, дать ее даже в большем количестве, чем она была при шахиншахе. Только когда мы закроем последний лагерь беженцев, только когда сорванный бедой с места нищий феллах будет идти вместе со всеми на работу в шесть часов утра – только тогда фанатики станут изгоями. Только тогда мы победим терроризм.