В Подрезкове, излюбленном месте московских лыжников, дул ровный и душистый, натягивавший едва уловимый запах прогретой солнцем хвои морозный ветер. Он рождал струнный звон в проводах, звонко хлопал цветными стягами спортивных обществ, легонько жег щеки. И все вокруг выглядело румяным, помолодевшим, полным игольчатого радужного блеска, который как бы роился в прозрачном воздухе над слепяще-белым снежным настом. Светло-голубым было небо над красноствольными соснами, густо-синими - тени на снегу, сочно-алыми маленькие флажки, трепетавшие на веревке; они, как на охотничьем окладе, охватывали всю строго размеченную трассу гонки. И мы были в центре этого морозного, солнечного, вольно дышащего мира.
Гонка уже началась, и последние номера ушли со старта, когда я выбрался на один из снежных холмов, расположенных неподалеку от финиша. И тут я увидел Чудинова. Он был в своей любимой швейцарской куртке, утратившей со временем тот заграничный шик, который когда-то в ней так нравился нам, повидавшей виды, ставшей обжитой, весьма домашней. Но именно по этой памятной куртке я и узнал его еще издали, хотя, признаться, никак не ожидал видеть Чудинова тут после вчерашнего разговора. Он стоял на лыжах, слегка опираясь на палки, и с несколько скучающим видом поглядывал то на секундомер, лежавший у него на ладони, то в сторону проносившихся к финишу лыжников. Я подъехал к нему. Он, услышав, быстро обернулся, чуть-чуть виновато, как мне показалось, усмехаясь.
- Что? Удивляешься или торжествуешь? Не выдержал, мол, потянуло,
Я пожал плечами:
- Ну, если ты так читаешь чужие мысли, не стоит утруждать себя словами. Я могу и помолчать.
- Не злись, старик,- сказал Чудинов,- и, пожалуйста, без скоропалительных выводов.- Он упрямо мотнул подбородком и, коротко стукнув одной лыжей о другую, оббил снег.- Да, явился. Обещал Алисе. Не хотел, чтобы она имела оправдание - бросил, мол, в ответственную минуту. Мало того, скажу больше: я с ней вчера весь график дистанции еще раз прошел. Ну, и что? Это, ничего не меняет... Конечно, постарается выложить все. Но в том и беда, что ей больше нечего выкладывать.
На холм вскарабкался, отдуваясь и проваливаясь в глубоком снегу, не в меру расторопный мужчина, облаченный в роскошный лыжный костюм моднейшего покроя, со множеством карманов на самых неожиданных местах. Он так сверкал на солнце бесчисленными застежками-"молниями", что ему мог позавидовать сам Перун. Под мышками у него было по лыже. Это был начальник материальной базы спортивного общества "Маяк" Тюлькин. Отпыхиваясь и проклиная все на свете, поднялся он к нам и, упарившись, снял с головы шапку-финку с кожаным верхом и пуговичкой. Он был белобрыс, под волосами цвета пеньки кожа на висках розовела, как у дога.