Я стоял перед ней, как перед судьей, я видел, как летний свет ясной полосой переливается в ее темных, слегка золотистых волосах; я забыл свое, преступление, перестал думать о том, как жестока будет кара, — я смотрел на нее и ласково ощущал милую, шуструю мысль: «А все-таки отлично сделал, что не поехал в Базель».
Вдруг она повернулась ко мне и, как будто затрудняясь слегка, спросила:
— Вы путешествуете по делам или для удовольствия?
— А вы как полагаете, сударыня? — ответил я вопросом на вопрос.
Она замялась, слегка покраснела, и легкий румянец мягко и ласково, как нежгущий огонек, осветил ее лицо, сделал его еще моложе и прелестнее.
— Путешественники, а особенно такие, как вы, — подчеркнула она, взглянувши с легким укором, — покупают всегда много ненужных вещей, которые потом часто теряют по дороге.
— Совершенно верно, сударыня! — подтвердил я, вспоминая туфли из тюленьей кожи, забытые мною в гостинице в Кельне.
Налаживался приятный разговор, который я охотно под держал бы, рискуя даже пропустить поезд.
— Что купили вы? — деловым тоном спросила она.
— Я?
— Да, вы.
Я чувствовал, что густо и глупо краснею, и не могу сразу вспомнить своих покупок.
Она смотрела на меня с улыбкой, снизу вверх, и, конечно, видела мои затруднения.
— Имейте в виду, — сказала она, — что я возьму лучшую вещь у вас за долг по счету.
Мне стало весело, я вспомнил:
— Сударыня! В Берлине я купил прекраснейший снимок с Мадонны Ботичелли. «Мадонна с лилиями», сударыня…
— Картину, да? — и в глазах ее замелькали тени скуки и разочарования.
— Увы, сударыня! Не картину, только снимок. За саму картину я согласился бы вычеркнуть два года моей жизни, самые лучшие: двадцать восьмой и двадцать девятый. Только она, эта картина, как праведник, и спасает Берлин. Иначе бог давно бы провалил и его и всех немцев сквозь землю.
Я старался говорить как поэт, она ответила:
— Не говорите пустяков: картин я не люблю и, во-вторых, Берлин — отличный город.
— Сударыня! Вы? Вы? (Она поняла тон моих вопросительных знаков и милостиво и застенчиво улыбнулась.) Вы не любите картин? Вы не любите ночного неба? Вы не любите горного эха? Вас не тянет послушать, как бьются об утесы морские волны?
— Вы опоздаете на поезд, сударь! — с улыбкой проговорила она, — Что вы еще купили? Надеюсь, вы были не в одном Берлине?
— В Кельне я купил одеколону.
— Большую бутылку?
— Нет. Среднюю.
— Ну, это что ж? Это стоит пять марок, а с вас причитается почти шестнадцать.
— У меня есть чудесные сигары…
— Я не курю…
— В Лондоне я купил три летних рубашки.
— Это пустяки.