— Читай, — сказал Мамочкин.
— «Да не будь же ребенком. — Но Мюффа держал себя как ребенок, он упал к ее ногам, обхватил талию и, уткнувшись в ее колени, прильнул к ним всем телом». — Козорог читал «Нана», истрепанную, замусоленную книгу еще дореволюционного издания, которую он случайно обнаружил в хламе на чердаке. Это же ужасно: он уже полгода не держал в руках книгу и набросился на нее, как голодный на кусок хлеба. А тем более это был Золя, прекрасный, страшный и божественный Золя, по которому он когда-то писал дипломную.
В соседней комнате загремели стулья, звякнуло стекло, брызнуло грязной, похабной матерщиной. «Вы слышали, нет вы слышали, господа, этот заморыш, сопляк, сказал, что я передергиваю? Пустите! Пустите меня, я его… На колени, губошлеп, иначе я из тебя сделаю отбивную».
«Кого только тут нет, — подумал Козорог, замолчав и прислушиваясь. — Картежники, уголовники, всяческая погань, раскулаченные, предатели, самострелы-членовредители. Ну раскулаченные, чем-то обиженные еще понятно, а самострелы?.. Встретился тут один с продырявленной ладонью, не иначе как из штрафной роты рванул. Неужели он думает, что здесь только шнапс будет жрать, в карты дуться да отлеживаться на койке под теплым одеялом?.. Черт их поймет, этих самострелов».
Козорог вспомнил, как он еще в начале сорок второго года, тогда его только взяли на службу в особый отдел дивизии, допрашивал некоего Никона Покрышку, членовредителя, и что самое неприятное — Покрышка был его земляком, работал он бухгалтером в райземотделе, и Козорог его немного знал: «закоренелый холостяк», бабник. Покрышка сперва отрицал — немецкая пуля. «Я вот так случайно руку над окопом, а они и… Не веришь?» «Хотел бы верить, но не верю», — отвечал Козорог. «Да ты понимаешь, что ты мне шьешь, — нюнился Покрышка, — это же вышка! Мы ж земляки… Что, не может немецкая пуля?.. Ого, еще как может. Они ж там на передке, как саранча. Поправлюсь — еще посмотришь, как я умею воевать». Экспертиза доказала, что Покрышка — членовредитель, и самая суровая мера наказания в обвинительном заключении была определена, однако до трибунала дело не дошло: немцы неожиданно прорвали нашу оборону и навалились на тылы дивизии, где находилась КПЗ. Все, кто мог сражаться: писари, повара, санитары, находящиеся в медсанбате раненые, были брошены в бой. Попросился в бой и Покрышка: «Хочу искупить свою вину». Дали винтовку — у него была прострелена ладонь левой руки, так что стрелять он мог, — и надо сказать, что дрался храбро, может, потому, что рядом с ним лежал с автоматом Козорог, уложил не одного немца, был легко ранен в ногу — и дело до трибунала так и не дошло: искупил вину кровью. Козорог разыскал Покрышку в медсанбате. «Ну, рад за тебя, земляк. — Пошутил: — Делу Покрышки — крышка. И мне легче стало. Бывай, может, больше не увидимся».