Готель решила остаться здесь, пока не отыщет кольцо, а затем отправиться в Турин, как и планировала. "Да простит меня сестра Франческа за опоздание", - думала она, убирая постель в стирку. И было еще одно неотложное дело. Нужно было, во что бы то ни стало, дать покой убитому германцу в ущелье, похоронив его.
Сложив останки в мешок, она положила его в небольшую яму и плотно заложила её камнями. Она могла бы устроить его могилу в лесу, как говориться, подальше от глаз, но посчитала несправедливым и непозволительным себе выдворять из волшебного мира человека, с таким трудом его создавшего; а потому выбрала место здесь, поодаль от башни, у противоположной скальной стены, куда не выходили окна, и как раз там, откуда проистекал ручей. Она прочитала несколько молитв об упокоении души несчастного и даже провела некоторое время рядом с ним, глядя на воду и разбирая собственные мысли. Затем, сама о том не думая, сняла с себя истерзанное платье, отстирала его и разложила здесь же, рядом, на траве, надеясь, что полуденного солнца хватит высушить его до вечера. И вошла в ручей, который благодаря своей малой глубине был теплее, и была рада, что в её бесконечной жизни нашлось, наконец, хоть несколько минут отмыться от своего затянувшегося путешествия. Она вытирала свое новое тело уже подсохшей на траве простыней и, покачивая головой, осматривала молодую, как кровь с молоком кожу. "Пятнадцать лет, - подумала она, - какой кошмар".
А кошмар был в том, что Готель была взрослым человеком, умудренной жизнью в миру и храме. Естественно, что как и любая женщина, она была рада видеть себя молодой, но оказаться невзначай девочкой, стало для неё, в буквальном смысле, ударом ниже пояса. "О Боже Всевышний, дай мне сил", - глубоко вздохнула она и, подобрав с травы оставшуюся от покойного походную сумку, в которой не оказалось ничего, кроме очередной старой карты, вернулась в башню.
Вторую половину дня Готель потратила на уборку зала. Мыла полы, протирала и складывала книги, оттирала мебель, так что, когда она освободилась, чтобы спуститься за платьем, на небе начали загораться первые звезды. И хотя глаза её уже хотели спать, она всё же села у открытого окна и долго смотрела в небо, возможно, чая увидеть в нём то, ради чего мастер, обретший сегодня покой, посвятил всю свою жизнь этому ремеслу.
Утро наполнило зал оранжевым светом. Редкие пылинки блестели в косых лучах, и Готель увидела зал в его полном цвете, каким не видела под слоем пыли и, уж тем более, вечером в свечах, уставшими от работы глазами. Справа от неё находилось витражное окно с треугольными цветными стеклышками; оно не открывалось, но днём дарило залу свое неповторимое обаяние, поскольку после полудня солнце заглядывало исключительно через него и оставляло на стенах свои цветные блики. Окно же, которое открывалось, находилось чуть дальше по стене и состояло из двух прочных створок, открытых с вечера и теперь пускающих солнечный свет на противоположную сторону, как раз туда, где была устроена кухня. За кухней же, стояла дверь в библиотеку, а третья дверь, в этот момент находилась по левую руку и открывалась на лестницу ведущую вниз. Решив не терять времени, Готель надела свое огромное, но чистое платье, посетовала на отсутствие в доме ученого зеркала, подвернула рукава и оставила башню.