Когда Готель вбежала в зал, Мария, перепуганная до умопомрачения, трясущимися руками пыталась вытащить кочергой из огня пылающую книгу, но каждым движением только усугубляла положение. Волна воды хлынула в пламя, и камин зашипел и запищал, поверженный и пристыженный.
- Что ты творишь? - закричала Готель с пустым ведром в руке.
Мария дрожала, как осиновый лист и перебирала все слова, попадающиеся на языке:
- Это всё книга, эта ужасная книга! И я разочаровала тебя, я хотела уничтожить её; мне было так жаль, что я расстроила тебя, что я просто хотела уничтожить её, - заплакала девушка.
- Ты слишком молода, чтобы решать что для кого значит какая-либо книга, - строго сказала Готель.
- Но ведь тебе они не приносят никакого удовольствия, кроме печали! Сколько я себя помню, ты не держала в руках книг, кроме слова Божьего! Ты презираешь их, и не терпишь их в моих руках. Я не знаю…, я не понимаю, о чем вообще они пишут! Что там за мир такой, как бы существующий! Какие могут быть беды, если у каждого человека есть сердце! И я не понимаю, что это за ужасная война с великими книгами?! Объясните мне, - требовала почти в исступлении девушка, - объясните мне, чего вы вообще держитесь в этой глуши? - добавила, наконец, она и закрыла глаза от страха, когда Готель подошла к ней почти вплотную.
- Не смей никогда портить книги, - ледяным тоном, отчетливо, наказывая указательным пальцем прямо перед носом девушки, проговорила она.
Затем она подняла с пола, брошенную в пожарном порядке, кочергу и вернулась к ручью.
Остаток дня в целом прошел обыкновенно. Уже вечером, расстилая постель в своей комнате, Готель с иронией иллюстрировала в голове прошедшее утро; она вспоминала, как однажды утром сама сжигала в камине следы своего греха. "Вся в мать", - готова была сказать она.
- Прости за книгу, - заглянув почти неслышно и облокотившись о дверной косяк, проговорила Мария.
- Пустое, - ответила та, не отвлекаясь.
Девушка еще немного постояла, подмываемая изнутри каким-то неразрешимым интересом, и, уже уходя, промолвила смущенно:
- Там говорили такие вещи…
- Иди спать, дорогая, - взглянув на девочку, перебила её Готель.
- Да, мамочка, - ответила та, исчезла за дверями и появилась снова, - прости меня, пожалуйста, я правда очень люблю тебя.
- Я знаю. Я тоже тебя люблю, дитя, - ответила Готель, и поцеловав маму на ночь, Мария исчезла снова.
Расстраивало же Готель не утреннее поведение девушки, а что то, что "держало её в этой глуши", похоже, растаяло вместе с весенним снегом.
- Мария, Мари, - говорила она следующим утром в полголоса у постели девушки, - я собираюсь в Шамбери.