В Париже царило лето. Дороги были сухими, отчего за бегущим извилистыми улочками экипажем поднималась пыль, и стук подков казался особенно звучным и тревожным. Ступив на землю, Готель кинулась к воротам дворца, но каково было её удивление, когда стража скрестила перед ней свои копья:
- Приказом их величества вам запрещено посещать дворец, - сказал строгий голос.
- Но Констанция, - пришла в замешательство Готель, - я должна увидеть её!
- Простите, мадмуазель, вам запрещено входить во дворец, - повторил тот же голос.
- Вы не понимаете, - настаивала та, - мне нужно увидеть графиню, это очень важно.
- Прошу вас удалиться, мадмуазель, не вынуждайте нас…, - добавил стражник, повысив голос.
- Констанция! - закричала Готель, - Констанция!
Но никто не отвечал. К тому же, окна графини выходили совсем на другую сторону дворца; потому Готель решила обойти резиденцию с другой стороны стены и попробовать позвать оттуда. Она оставила ворота, прошла несколько коротких улиц вдоль стены и остановилась напротив окна графини. "Констанция!" - крикнула она снова, но стена была слишком высокой, чтобы её кто-то мог заметить, да и окно графини едва было отсюда разглядеть. Осмотревшись по сторонам, Готель увидела лежащий неподалеку камень, довольно приличных размеров и, решив встать на нем одной ногой, снова позвала графиню. Её поведение не вызывало никакого интереса со стороны прохожих. Люди шли дальше по своим делам и, видя это, Готель с каждым разом осмеливалась кричать еще громче. Она даже приподнялась на мысок, чтобы лучше видеть окно Констанции, но в какой-то момент камень под её ногой покачнулся, и Готель упала на дорогу, вскрикнув от боли и схватившись за правую лодыжку. Она села на тот же злосчастный камень и тихо заплакала. Но плакала она не от боли, а оттого, что мир, в котором она жила последние несколько лет, в одночасье рухнул. Поняв, что более она здесь сделать ничего не сможет, она осторожно встала на ноги и, сильно хромая на одну ногу, держась за стены домов, добралась до своей улицы.
Следующие несколько дней она почти не выходила из дома. Нога все еще сильно болела, и все что она могла себе позволить, это пересечь, подпрыгивая на одной ноге, свою узенькую улицу и купить у Гийома утренний хлеб.
- Я с радостью донес бы вам хлеб лично, - говорил тот, видя, как мучается соседка.
- Спасибо, мой дорогой друг, - отвечала она, - но это единственное место, куда я могу выйти в своем теперешнем состоянии, потому не лишайте меня этой возможности, прошу вас.
Как и предсказывал Раймунд, Констанция, испугавшись гнева Готель, закрылась во дворце. Готель вспомнила надежду Констанции, что, возможно, "её будущий муж окажется в одном лице с любимым". Их обоих Готель любила, и возможно потому, что они действительно того заслуживали. И возможно, они не предадут украденное у неё счастье ради пустого брака, предназначенного лишь на то, чтобы блюсти честь Короны и делить её территории. Возможно, маркиз все же станет мужчиной и сделает, наконец, Констанцию счастливой женой, такой, какой она мечтала быть, и оба они будут счастливы, если, конечно, смогут простить себя сами. Возможно.