За окном слышен ровный тихий шорох дождя-мелкосея — холодного, осеннего. В тот день, когда Анцыферов и Козыревский с двенадцатью казаками — остальных пришлось оставить для охраны отстроенного Большерецка — добрались до южной оконечности Камчатки, так же, как сейчас, сеялся дождь, и казаки больше суток прождали, пока он кончится. И едва небо очистилось, они увидели в море прямо на полдень, верстах в восьми от берега, гористый остров, а правее высился оснеженный конус еще одного острова, который Кулеча, шедший с казаками за толмача, назвал Алаидом. На Алаиде никто не жил, зато на первом острове, по уверению Кулечи, обитало до сотни курильцев. Что было дальше в море, Кулеча не знал.
Погрузились в захваченные у обитателей курильской Лопатки байдары. Но едва байдары отчалили, вода в проливе хлынула вдруг бешеной рекой, переливаясь из океана в Пенжинское море. Пришлось вернуться. Вскоре по проливу плясали уже целые водяные горы, и казаки радовались, что успели догрести до берега. Казалось, остров, к которому они стремились, решил отгородиться от них грозными водоворотами, словно предостерегая их от приближения к нему.
Выждав, когда вода в проливе успокоилась, казаки рискнули еще раз отчалить. На этот раз им повезло. Все три часа, пока перегребали до острова, море оставалось спокойным.
Оставив байдары сохнуть на песке, казаки двинулись западным берегом на полдень. К вечеру в юго-западной изголови острова разглядели юрты. Семейку с толмачом и двумя казаками отправили вперед, поручив вступить с обитателями стойбища в переговоры. Вместе с Семейкой пойти на переговоры напросился Щипицын. Остальные разожгли на берегу костры и поставили палатки.
В сумерках со стороны стойбища послышался выстрел, и в походном лагере поднялась тревога. Казаки хотели уже выступить на выручку посланцев, когда те прибежали сами.
Переговоры сорвались. Семейка в срыве переговоров обвинял Щипицына, который ни с того ни с сего выпалил по обитателям стойбища из ружья.
— Врет, щенок! — озлобленно закричал Щипицын, видя, сколь угрюмо и недоброжелательно глядят на него казаки. — Мальчишка не заметил, как один иноземец целился в нас из лука! Я упредил его!
— Упредил, говоришь? — выступил вперед Торской. — А кто, как не ты, Щипицын, вел с казаками подстрекательские разговоры, чтобы самим напасть на островитян? От мира-де с островитянами никакого прибытка не дождешься. Не переговоры тебе нужны, а грабеж, чтоб барахлом разжиться!
— Кончить его! — крикнул Шибанов, хватаясь за саблю. — Дурной волк нам не товарищ!