Он вырастает рядом со мной так внезапно, что я вздрагиваю. На нем синяя униформа полицейского. Он с приветливой улыбкой наблюдает за Кариной, видимо, уже давно. Он подзывает ее к себе. Дети на Кубе не боятся незнакомцев, тут все друг другу свои — особенно если у незнакомца есть дивная пистола («Мами, смотри, какая большая!»). Он сказал… что он сказал вначале? Его глаза часто-часто моргают, и от этого лицо под козырьком фуражки кажется беззащитным, хотя он и пытается сохранить выражение непреклонности. Карина старательно звенит перед ним своей копилкой и лопочет, что должна собрать «много-много песо», чтобы поехать с мамой в Беларусь. Он понимает не сразу. «Беларусь? Где это? А… Советский Союз…» Он протискивает две монетки по десять сентаво в розовую щелку. «Возможно, ты останешься с нами, Карина…» — говорит он с той же приветливой улыбкой, глядя мне прямо в глаза. Его мысль мне абсолютно ясна.
По здешнему законодательству моя дочь считается гражданкой Кубы, хотя и родилась в Беларуси. Я не имею права вывезти ее отсюда без разрешения мужа даже на каникулы. Многие мои соотечественницы, которые давно развелись с мужьями-кубинцами, вынуждены жить здесь, так как отец детей, часто из мести, не подписывает необходимые бумаги. Остается одно: ждать, пока сын или дочь достигнут совершеннолетия. Вот где настоящая ловушка…
«Армандо никогда не разрешит увезти Димку, — как-то проговорилась Лида. — Потому особо и не рыпаюсь».
Так вот они, истинные корни «реальной иллюзии». Впрочем, единственное, в чем я уверена так же, как в том, что на Кубе никогда не выпадет снег, — это любовь Рейнальдо.
Разве может Зайка причинить мне боль?
Издалека Кастильо-дель-Морро кажется свечкой, оплывающей от жары на массивном канделябре скалы. Рей получил трехдневное увольнение из армии, и мы, наконец, выбрались посмотреть окрестности Сантьяго. От давки и духоты в автобусе (лучше не вспоминать, как мы в него забирались: полицейские запускали через узкий коридор между двумя металлическими барьерами, потом задние рванули вперед, давя счастливчиков, уже взобравшихся на ступеньки; в итоге автобус не смог закрыть двери — так и ехал с живыми гроздьями тел, свисающими наружу), от двойного нестерпимого блеска моря и солнца мои бедные зрачки мутнеют, сознание туманится приступом дурноты, и вот уже скалы, окаймляющие дорогу, кажутся рядами римского цирка, а гибкие листья пальм — опущенными вниз большими пальцами патрициев, отдающих приказ неукротимому солнцу добить меня, поверженного гладиатора. «Крепость Дель Морро, — почти кричит мне в ухо Рейнальдо сквозь шум и визг (словно на самом деле везут скотину). — Дель Морро был построен в середине веков, чтобы защищать владения испанцев от пиратов, а теперь стал единственный в мире — да, единственный, ты должен это понимать! — музей пиратов». По отвесному склону между тем карабкается вверх, цепляясь корнями и ветвями за голый камень, подбираясь к крепости вплотную, какая-то обезумевшая растительность, — не иначе, души древних корсаров восстали из морских глубин, воплотились в сухопутное воинство пальм и кактусов, чтобы продолжить штурм цитадели и, взяв ее, завладеть своим, теперь уже музейным, оружием.