На полпути в рай (Нафиси) - страница 155

Все, кто, как черви, копошатся в этой тюрьме — несчастные жертвы кого-нибудь из этих профессиональных преступников. Подобно тому как люди стараются избежать чумы и холеры, им надо избегать этих гнусных мерзавцев, иначе их постигнет такая же участь, как и Аббаса.

Когда эта мысль пришла в голову Аббасу, он ещё раз окинул взором сидящих вокруг него заключённых. Он внимательно всматривался в их лица, вспоминал историю каждого, печально вздыхал, и снова на глаза его навёртывались слёзы. Он тайком сжимал кулаки. Как ему хотелось встретить здесь сейчас хотя бы одного из них, чтобы он мог собственными руками размозжить ему череп!

Аббас знал, что, если даже ему не удастся отомстить за себя этим негодяям, лишённым совести и чести, всё равно наступит день, когда за него отомстят другие, всё равно, как бы долго ни пришлось ждать, когда-нибудь его сын, внук или правнук отомстят за него и в конце концов десница божественного возмездия покарает их.

И всё же Аббасу очень хотелось отомстить самому, покарать их своими руками. Но что толку в том, что ему хотелось? Теперь он знает, что этих преступников слишком много по сравнению с теми, кто мог бы взять на себя смелость выступить против них. Эта смертоносная болезнь слишком серьёзна, чтобы кто-нибудь мог ликвидировать её. Наступит ли такой день, думал Аббас, когда он увидит, что эти предатели получили по заслугам?

Да, этот день наступит, и наступит скоро. Он не может быть далёким, этот день, ибо сама природа не может мириться с такими людьми, сама судьба не сможет дать им никакой отсрочки. Волна народного гнева прорвётся наконец, и все их дворцы, их великолепные виллы будут смыты ею с лица земли вместе со своими хозяевами. Но какое в этом утешение Аббасу, если его тогда уже не будет, возможно, в живых? Да, обидно умереть и не увидеть этот день!

Постепенно голова Аббаса начинала тяжелеть, веки смыкались, он склонял свою голову к грязной, засаленной стене и перед его глазами всплывала картина другого мира — мира грёз и мечтаний.

Но не успевал ещё сон полностью овладеть им, как снова случалось какое-нибудь происшествие — либо он сам становился объектом внимания и любезности надзирателя или старшего надзирателя и вынужден был вскакивать с места, либо его сон прерывали попрёки, брань или тумаки, адресованные другому несчастному узнику, и он вновь возвращался в этот мир, мир мучений, пыток, гнёта и несправедливости.

Как ни старался, Аббас не мог смириться со своей участью. Он знал, что ему никогда уже не выйти из этой камеры на волю на собственных ногах, знал, что, как и других, его отсюда понесут прямо на Аб-амбаре Касем-хан или на какое-нибудь другое кладбище, и он говорил себе: «Если уж тебе суждено оставаться здесь до тех пор, пока в твоём теле теплится жизнь, тебе следует забыть про честь и мужество, следует сделать вид, что у тебя нет никаких человеческих достоинств. И не нужно зря терзать себя так, что белый свет становится тебе не мил».