Стоял полдень жаркого воскресного дня. Крыша и стены фанерного дома, в котором размещалась гауптвахта, так накалились, что, казалось, вот-вот вспыхнут тихим пламенем. Нежный Костик изнывал от жары.
— Кружку пива за всю Волгу с городом в придачу! — Костик пытался изобразить из себя короля Лира. — И что обидно? Наш полководец-лейтенант после завтрака непременно повел всю братву на пруд. Представляешь, артиллерия, их сам Нептун сейчас поливает хрустальной водичкой, а мы с тобой ни за что ни про что, ни дать ни взять Жилин и Костылин, корчимся в этой богомерзкой пещере.
Устав завидовать, Костик принялся хвастаться. Изощряясь в сопоставлениях, он бахвалился в том традиционном духе, который характерен для пехотинцев, когда они превозносят себя перед другими родами войск. Потом, внезапно оборвав перечень преимуществ пехоты на полуслове, он с неожиданной искренностью негромко сказал:
— Эх, артиллерия, болтаю я не из-за хорошей житухи. Мечтал, если ты хочешь знать, удариться в авиацию. О «ястребке» мечтал!
— Ну и что же? — обрадованный искренностью Костика, спросил Ким.
— Захватывающая дух история! Ну, уж ради тебя, артиллерия, расскажу. Учти, в жару исповедуюсь. Мозги растоплены, а из-за друга — на костер, на плаху! Смекай, артиллерия, доппаек мыслится не как заплесневелый сухарь или котелок супа-пюре горохового, а как нечто весьма и весьма калорийное, к примеру — копченая колбаса. Уговор?
— Уговор, — пообещал Ким.
— Действие первое! — торжественно возвестил Костик, оставаясь лежать, как на пляже, на отполированном до блеска телами деревянном топчане. — Ростов-город, Ростов-Дон. Любимый город, зеленый сад и нежный взгляд. Девчонка — египетская богиня. Средняя школа, девятый «б» класс. Костик Былинников рвется в аэроклуб — зов эпохи. Медкомиссия. Зрение у Костика — рысь позавидует. Сердце — пламенный мотор. Легкие — кузнечный мех! Валерий Чкалов! Анатолий Ляпидевский! Коккинаки!
— Приняли? — с надеждой перебил Ким.
— Не выношу риторических вопросов, — рассердился Костик. — Ты что, не разбираешься в моих петличках? Может, ты дальтоник? А загубило меня, артиллерия, трижды богом проклятое вращающееся колесо. Сидел я в нем, как король, а они, медицинские швабры, так крутанули, что даже я покачнулся. На одну миллиардную секунды покачнулся и — заметили! И вот финал: вместо пятого океана, синего купола небес, глотаю прозаическую пыль с полевых дорог, можно сказать из-под копыт своих драгоценных сослуживцев. А бытие, артиллерия, как известно, определяет сознание. И на данной вилле, которую с таким усердием охраняет часовой, я стал своим в доску. Комендант говорит, что уже не представляет себе губы без моего присутствия, не хватает ему, видите ли, чего-то.