— А потом?
— Потом! — презрительно фыркнул Костик. — Египетская царица, естественно, дает мне полную отставку и без памяти втюривается в выпускника аэроклуба…
— И все?
— Ничего подобного! Действие второе! — уже без прежней торжественности объявил Костик.
Что произошло во втором действии, Костик рассказать не успел. Дверная щеколда лязгнула, и на пороге появился сержант — начальник караула.
— Выходи! — приказал он.
— На прогулку? — обрадовался Костик.
— К коменданту, — разочаровал его сержант.
Невыспавшийся комендант как-то растерянно, без обычной напускной суровости посмотрел на них.
— Курсант Макухин?
— Так точно!
— Красноармеец Былинников?
— Так точно!
— Немедленно прибыть в свои части. Построение на лагерной линейке.
— У меня еще сутки, — начал было Ким.
— Освобождаетесь досрочно, — коротко, будто объявляя строгое взыскание, отрезал комендант. — Выполняйте приказание.
Получив документы и снаряжение, Ким и Костик помчались на линейку. Обогнув опушку березовой рощи, они увидели, что там уже выстраиваются, будто на парад, воинские части. Едва Ким разыскал свой взвод и пристроился на левом фланге, как услышал усиленный динамиком, чуть надтреснутый глухой голос комиссара дивизии:
— Сегодня на рассвете вероломно, без объявления войны, гитлеровская Германия…
«Как он сказал, отец? — молнией пронеслось в голове у Кима. — Как он сказал?» «Может, мне не удастся с тобой поговорить»? Да это не отец, а настоящий колдун!»
Война… Теперь уже не в кинофильмах и не в песнях, теперь уже не в сказочных снах. Бомбы падают на Киев, на Житомир, на Одессу… Падают бомбы… Война… Какой могущественной силой обладает лишь само это слово! Поднимает на ноги миллионы и миллионы людей, обрывает самые крепкие сны, самые сладкие поцелуи, разлучает, смотрит в глаза немигающим оком… Нет, Ким еще не знает, что такое война.
Впрочем, отчего же не знает? Сигнал тревоги, и теплушки, и платформы с гаубицами, и прощай любимый город, прощай Приволжск — когда еще свидимся? Может быть, никогда. И значит, прощай, девушка с удивительными, полными необъяснимого таинства глазами, которые теперь будут сверкать перед тобой только в тревожных снах. Прощай, Москва, прощайте, мать и отец. Ты правильно, ох как правильно сделал, папка, что позвонил в самый канун войны. Теперь даже в адском грохоте боя я буду слышать твой голос, отец, буду слышать! И не подведу тебя, не подведу никогда!
После митинга мимо Кима, словно вихрь, пронесся возбужденный Костик, успел бросить на ходу:
— Мы им дадим прикурить, артиллерия! Не дрейфь! Об одном жалею: плакал мой доппаек!