Трудно сказать, сколько еще времени Шпицген продолжал бы воздавать хвалу фон Боку, если бы не последовал приказ минировать подступы к командному пункту.
После учений в полку наступило затишье, как перед грозой. Днем все шло по обычному, будничному распорядку. Лишь когда над лесами сгущались запоздалые и короткие июньские сумерки, офицеры полковой разведки садились в машину и отправлялись к границе. Курт обратил внимание на то, что все они сидели, вопреки привычному, молча, сосредоточенно. Ни единого огонька сигареты не было видно в машине. Сосед Курта — Ганс Кригер, пронырливый и вездесущий солдат, таинственно сообщил:
— Они ведут разведку наиболее уязвимых мест на границе. Ты думаешь, они до самой границы мчатся на машине? Ничего подобного. Они останавливаются в укрытии на таком расстоянии, чтобы русские пограничники не слышали гула мотора, а затем пешком, а то и по-пластунски пробираются к самой границе. Вот это, я понимаю, чистая работенка!
Ганс — препротивная на вид образина, считал себя мечтателем, едва ли не философом, и без конца приставал к Курту со своими путаными словоизлияниями. Курт знал — это один из методов агентов гестапо — втравить человека в разговор, поспорить с ним, умело и вовремя подбрасывая порой криминальные фразы, и таким путем выведать его мысли.
— Как ты думаешь, мы победим? — начинал он с самого каверзного вопроса.
— Я уверен в этом точно так же, как и ты, — не давал себя подцепить на крючок Курт.
А самому хотелось оказать: «Ты, дегенерат, полистай страницы истории — все войны начинались вторжением в Россию, военными успехами на первых порах и барабанным боем. А домой нападавшие возвращались, отчетливо ощущая крепкие пинки на своих истощавших в окопах задах».
— Да, мы несомненно победим, — надоедливо крутил свою шарманку Кригер. — К тому же русские падут жертвой своего фанатического миролюбия. Голубь не остановит танка! Но ты должен помнить, что завоевать Россию — значит завоевать не только территорию, но и сердца людей. А потому — каждому ампулу с нашими идеями, каждому — вспрыскивание, и пусть они впитываются в кровь. Только тогда Россию можно будет считать покоренной. Иначе будет лишь страх, рабское повиновение, и только. А рабы любят бунтовать.
— Обуздаем, — усмехнулся Курт.
— Мы правильно делаем, что учим воевать с пеленок, — самодовольно изрекал Ганс. — Для русского война всегда неожиданность. Пуля уже просвистела у него над ухом, а он еще только ищет винтовку.
— Тем хуже для него, — поддакивал Курт, не ввязываясь в дискуссию. — Боюсь только, что иным твердолобым одной ампулы будет недостаточно.