— Вот именно, — ответил он. — Вы пара милых, обанкротившихся дураков. В вашем бумажнике нет фактов.
— Но мы тратим не меньше вас, — вставила Мод Брюстер.
— Вы можете тратить и больше, раз это вам ничего не стоит.
— Но мы рассчитываем на вечность и потому берем из нее.
— Поступая так, вы получаете больше, чем я, затрачивающий добытое мною в поте лица.
— Почему же вы не измените вашу монетную систему? — спросила она.
Он быстро взглянул на нее и огорченно ответил:
— Слишком поздно. Я бы и рад, пожалуй, но не могу. Мой бумажник набит старыми бумажками, и я ничего не могу поделать. И я не могу заставить себя признать ценность в чем-нибудь другом.
Он умолк, и его взгляд скользнул мимо нее в морскую даль. Его первобытная меланхолия снова ожила в нем; своими рассуждениями он довел себя до припадка хандры, и можно было ожидать, что теперь следовало опасаться пробуждения в нем дьявола. Я вспомнил Чарли Фэрасета и понял, что грусть капитана есть кара, которую каждый материалист несет за свое миросозерцание.
— Вы были на палубе, мистер ван Вейден, — сказал на следующее утро за завтраком Вольф Ларсен. — Как погода?
— Довольно ясно, — ответил я, глядя на полосу солнечного света, проникавшую через открытый трап. — Свежий вест, который еще усилится, если верить предсказаниям Луи.
Капитан с довольным видом кивнул головой.
— Есть ли туман?
— Густая пелена на севере и на северо-западе.
Он снова кивнул, с еще более довольным видом.
— А как «Македония»?
— Не видно, — ответил я.
При этом сообщении лицо у него вытянулось, но я не мог понять, что именно могло так разочаровать его.
Но вскоре я узнал это. «Дым на горизонте!» — раздалось с палубы, и лицо его просветлело.
— Отлично! — воскликнул он и тотчас же встал из-за стола. Он поднялся на палубу и прошел на кубрик. Охотники первый раз завтракали в своей новой столовой.
Ни Мод Брюстер, ни я почти не дотронулись до еды и только тревожно переглядывались и прислушивались к голосу Вольфа Ларсена, проникавшему в каюту, через переборку. Говорил он долго, и конец его речи был встречен диким одобрительным ревом. Слов мы не могли разобрать, но было очевидно, что они произвели на охотников огромное впечатление.
По звукам с палубы я догадывался, что матросы были вызваны наверх и готовились спускать лодки. Мод Брюстер вышла вместе со мной на палубу, но я оставил ее на юте, откуда она могла видеть всю сцену, не участвуя в ней. По-видимому, и матросам сообщили, в чем дело, так как они работали с необыкновенным подъемом. Охотники гурьбой вывалились на палубу с дробовиками, патронташами и, что было уж совсем необычайно, с винтовками. Последние редко брались в лодки, так как котики, убитые с дальнего расстояния, всегда успевали потонуть, прежде чем лодка добиралась до них. Но в этот день при каждом охотнике была его винтовка и большой запас патронов. Я заметил, как они довольно ухмылялись, посматривая на дымок «Македонии», который поднимался все выше и выше, приближаясь к нам с западной стороны.