Черчилль мысленно улыбнулся — привычная невозмутимость джентльмена дала трещину, лицо Монтгомери порозовело, горячка последних дней наложила свой отпечаток.
— Почти две тысячи офицеров и солдат погибли или утонули при переходе через Канал! «Мессершмитты» носились прямо над нашими головами, обстреливая каждую лодку!
— Но остальные-то доплыли, генерал?!
— Дивизия потеряла до половины личного состава, у нас одна винтовка на троих, несколько десятков пулеметов. И это все наше оружие, сэр! Технику и орудия мы оставили на том берегу. Вывезти было невозможно!
— Я знаю, — Черчилль снова пыхнул сигарой, полностью сохраняя хладнокровие. Он сам мог порассказать генералу такое, от чего у того встали бы волосы дыбом. Он, счастливчик, вытащил билет на жизнь и не понимает своей удачи. Другим придется испить страшную чашу полностью. Адмирал Рамсей сегодня доложил свои соображения — будет неслыханным достижением, если его «флот» вывезет хотя бы тридцать тысяч человек. Каждого восьмого, а остальные семеро будут обречены на смерть или плен.
Но кого винить? Сами виноваты, что оставили Дюнкерк без защиты. Наличие порта, в который могли бы заходить транспорты, позволило бы вывезти экспедиционные силы в обратной пропорции, прихватив и часть тяжелого вооружения. Но что попусту махать кулаками, когда три недели назад ни один генерал даже в кошмарном сне не мог представить, что столь легко немецкие танки вскроют себе путь к проливу, и лучшие силы союзников попадутся в капкан. Никто не предполагал такого хода событий, да и он сам тоже. Но говорить это Черчилль не стал, а спросил о другом, что его сейчас больше всего заботило:
— Как воюют наши французские друзья?
— Наши «друзья», сэр, зачастую бросают сражаться или бегут, или сдаются в плен. Многие не хотят воевать, заявляют, что война — безумие. Я не понимаю, куда девались герои Марны и Вердена?!
Черчилль моментально уловил едкую иронию в интонации Монтгомери и снова пыхнул сигарой, скрывая удовлетворение. Теперь он знал, что ему следует обещать французам, чтобы те сопротивлялись как можно дольше. Ибо выигрыш даже одного лишнего дня шел на спасение империи, привыкшей воевать до последнего союзного солдата.
«Фельзеннест»
От сводок и всяких документов уже рябило в глазах. За эти три часа Андрей раз сто выплеснул в адрес Гитлера различные нехорошие слова, но мысленно. Это же каторга на галерах — держать в мозгах такой чудовищный объем информации.
Удручало то, что в ряде случаев он совершенно не понимал, о чем идет речь. Вроде каждое слово понятно по отдельности, но суть предложений совершенно не ясна. Настоящий фюрер был в курсе всех этих дел, но вся штука в том, что он-то самый что ни на есть самозванец. А в этой писанине не то что ноги, голову сломать запросто можно!