— Далеко? Я вообще ничего не собирался со всем этим делать.
— Поживем — увидим.
— В таком случае, я буду идти до конца.
— А конец ваш не близок. Вид у вас здоровый.
— Это все мой сад.
— Сады тоже требуют здравого ума.
— Я думал, вы предпочитаете разумность.
— Здравого ума и разумности, — все так же непоколебимо спокойно произнес он. — Можно бесконечно пропалывать клумбы, но сорняки все равно остаются. Здесь требуется смирение. Семя может выжидать столетия… а потом кто-то поднимает камень… и вот уже честь под угрозой. Я понимаю, что вы принимаете это как оскорбление, но нас объединяют не только розы…
— А что еще?
— Честь, — сказал он. — Горизонталь чести. Вертикаль — это не по моей части. Честь — это пуля, которую все приберегают напоследок. Значение которой, как это ни странно, становится только больше при утрате… Не знаю, может быть, с приходом новых все изменится. Может быть, и клятвы станут другие. Какие — не знаю. Теперь только гангстеры и мусульмане серьезно относятся к чести. Я спасал честь тех, к кому не приближусь и на пушечный выстрел, и мне доводилось губить вполне приличных людей… А ведь когда-то я был обычным инженером.
— Инженером, — повторил я. — Таким было мое первое впечатление.
Трудяга улыбнулся.
— Стене Форман говорил то же самое. Кстати, к нашему приходу он был уже мертв.
— Повезло ему, — ответил я. — А ключ?
— Лежал на месте. — Он потер тремя пальцами о большой. Этими самыми пальцами он вынимал ключ из погибшего тела — наверняка, ему, охваченному страстью, даже не хватило терпения надеть перчатки.
— А сожженное письмо?
— Нашлось. И попало в надежные руки. — Он наклонился вперед и сделал жест у нагрудного кармана пиджака. — Хотите прочитать? Я снял копию, на всякий случай…
— Нет, спасибо, — без колебаний ответил я.
— Это «hot stuff», — сказал он. Его произношение было характерно для поколения, изучавшего немецкий. — Вам следовало бы прочитать.
— Нет, благодарю, — повторил я. — Ни за что в жизни.
— Срок давности, по большей части, истек.
— Этого недостаточно.
— Другого шанса не будет.
Я покачал головой. Мне действительно не хотелось знать.
— Как уже сказано, я убрал за собой, все дела у меня дома. И ваше тоже. — Мы смотрели друг другу в глаза. Он понимал, что я понимаю. — И у меня накопилась целая гора веток и листвы, которые я собираюсь сжечь этой осенью… Вы знаете, что за компостом нужно следить…
— Знаю.
— Костер будет большой, — сказал он. — Много плесневелого и подгнившего материала… и скоро все это станет прахом… как и я сам.
Он улыбнулся, наверняка ожидая комментария по поводу этой противозаконной, самовольной выходки.