— Я должен благодарить?
— По меньшей мере, принять во внимание.
— Это касается всех и вся? — Посланник кивнул. — Даже Брауна?
— Даже его. Он приходит в себя… пожалуй, он вернется. Я старался действовать осторожно, но он оказался хлюпиком. — Посланник допил остатки тепловатой воды в стакане и отставил его в сторону с глубоким вздохом. Для него это был широкий, выразительный жест. — У меня был… или, точнее сказать, есть зуб на этого человека… личный мотив, который… мне следовало, разумеется, оставить его в покое… но я не удержался… Я не имею ничего против его политических идеалов, а экономические прегрешения его не страшнее многих других… но я… — в кои-то веки он осекся с растерянным видом. Даже голос зазвучал по-другому. — Я просто захотел уделить ему внимание, которое он когда-то уделил моей дочери… старшей… раньше он был большим чаровником… и положил на нее глаз. Она увлеклась им, а он… вскоре бросил ее, как и многих других прежде… Моя дочь очень тяжело это переживала, у нее развилась депрессия, она пыталась покончить с собой… Я нашел его, в те времена его звали Брюн… Я просил его поговорить с ней. Вот и все, чего мы требовали. Но он отказался…
Посланник сглотнул, я хотел принести еще воды, но он продолжил:
— Теперь она живет на пособие по инвалидности, и я просто хотел, чтобы он почувствовал это на себе… Благодарю бога, у меня еще две дочери, здоровых… Одна из них в деле — это она провела вечер с вашим другом Конни, чтобы… ну, вы должны это знать…
— Он говорил о некоей Виви…
— Это моя дочь, — сказал Посланник. Он улыбнулся совершенно невинной улыбкой гордого, любящего отца.
Может быть, он хотел добиться жалости к себе, как и в прошлый раз, в Вене, где казался таким неуклюжим и растерянным. Разумеется, это было лишь видимостью, но он искусно ее поддерживал.
Постепенно его молчание и сладкая улыбка с примесью горечи стали утомлять. Если сначала Посланник казался гордым, но жестоко обманутым отцом, то вскоре превратился в хитрого переговорщика, сделавшего предложение и ожидающего моей реакции. Он, разумеется, знал, чем занимались его дочь и Конни — возможно, даже знал, что происходило это в гардеробе на старых фраках. Конечно, он знал, что я знаю. Единственное, что его интересовало в данный момент — воспользуюсь ли я этим знанием, выплюну ли слова ему в лицо или поведу себя как джентльмен. Возможно, это была последняя, решающая проверка. Если я пройду ее успешно, мое дело сгорит вместе с остальными в его саду.
— А Генри? — спросил я, чтобы сменить тему и прервать это молчание.