И снова начинал молиться, а я, глядя ошалевшими глазами на мечущиеся черные тени, усилием воли сдерживал порыв присоединиться к Хуану.
Утром каньон и Пасть Дьявола уже не казались такими мрачными, хотя только при одной мысли о предстоящей ночи по спине пробегали мурашки.
Мы в основном питались пчелами. Эти насекомые, как осы и муравьи, водились вокруг нас в огромном количестве. Стоило утром выйти из палатки голым по пояс, как они в одно мгновение облепляли тело, покрывая его живой кольчугой. Я предположил, что их привлекала соль. Это открытие позволило изобрести простой и оригинальный метод добывания пчел. Я брал кружку, на ее дно насыпал немного соли и ставил на землю. Проходило минут пятнадцать, и кружка доверху наполнялась полосатыми насекомыми. Процесс приготовления блюда был не менее простым: ставил кружку на угли, тщательно перемешивая с той же солью, и когда пчелы немного поджаривались, напоминая семечки, то их можно было употреблять в пищу. Правда, по вкусу это блюдо сильно напоминало пересоленную тухлую рыбу, зато содержало большое количество протеина.
Хуан отдавал предпочтение древесным червям и быстро приобщил меня к этому блюду. В отличие от жареных пчел, черви – деликатес местных аборигенов, в жареном виде они по вкусу напоминают кукурузные палочки. Пчелы, черви и вода – вот этим мы и питались в течение трех недель.
Мы проиграли, и это надо было признать. Мы не встретили Августино, мы не нашли его каньон, мы даже не окупили свои материальные и физические затраты несколькими граммами золота. Я поставил не на ту лошадку, и моя цель оставалась столь же далекой, как и в первый день прибытия в Ла-Пас.
* * *
Дорога назад была ужасна. Начался сезон дождей. Мокрые до нитки, оголодавшие, обессилевшие от голода и тяжелой физической работы, мы с трудом карабкались по скалам и прорубали дорогу сквозь колючие заросли. Полтора километра в день по такой «дороге» – это было еще очень хорошо.
Мы уже почти не разговаривали друг с другом. Говорить было не о чем. Никогда еще я не чувствовал себя таким слабым, никогда моя жизнь не казалась мне такой глупой и бессмысленной. Иногда на меня нападал приступ совершенно идиотского смеха, и я тихо хохотал, содрогаясь всем телом. Хуан даже не оборачивался. Апатичный, словно зомбированный, он машинально продолжал идти вперед, и уже ничто не вызывало его любопытства.
– У тебя есть семья, Хуан? – орал я ему в спину.
– Есть, – не оборачиваясь, отвечал он.
– А детишки?
– Есть.
– Сколько?
– Трое.
– А у меня нет ни жены, ни детей, ни мамы с папой. Один как перст. Живу сам по себе! А ты не знаешь, зачем я живу? Зачем мне этот глупый Августино? Зачем мне его дочь? Не знаешь?