— А где именно королева держит свой двор?
— В замке.
— И последний вопрос, мессир. Вы такой ученый, вы знаете латынь, греческий, географию. Прошу вас, скажите, в какую сторону должен я глядеть, чтобы увидеть Труа?
Ювенал поразмыслил, затем коснулся левой рукой головы Перине, а правой указал на точку в пространстве.
— Вот, — сказал он, — гляди-ка сюда, между колокольнями Сент-Ив и Сорбонны. Видишь луну, которая поднимается над колокольней, а чуть левее яркую звезду?
Перине кивнул головой.
— Эта звезда называется Меркурий. Ну так вот, если провести от нее вертикальную линию по направлению к земле, то эта линия разделит надвое город, о котором ты меня спрашиваешь.
Перине оставил без внимания показавшееся ему невразумительным астрономическо-геометрическое объяснение молодого докладчика государственного совета; его взгляд приковывало лишь то место в пространстве, которое находилось чуть левее колокольни Сорбонны, то место, где дышала Шарлотта. Остальное его не занимало, в этой же точке для него был сосредоточен целый мир.
Он жестом поблагодарил Ювенала; тот важно удалился, преисполненный гордости: ведь он дал своему молодому соотечественнику доказательство истинной учености, упрекнуть же этого беспристрастного и сурового историка можно было лишь в том, как он ею пользовался, да еще в желании довести до сведения слушателя, что он, Ювенал, происходил из рода Юрсен.[22]
Перине стоял, прислонившись спиной к дереву, его глаза были устремлены на ту часть Парижа, где высился Университет, но он не замечал его, и вскоре, словно и впрямь пропоров пространство, его взгляд вперился в Труа, мысленным взором Перине проник в Труа, в замок, в опочивальню Шарлотты, и комната выступила перед ним как декорация в театре, которую видит лишь один зритель. Он живо представил себе цвет обивки, мебель и среди всего этого — молоденькую грациозную блондинку, свободную в данную минуту от забот о своей королеве; от белых одежд исходит оживляющий темную комнату свет, — так носят в себе и излучают свет ангелы Мартин и Данби, и эти лучи освещают мрак, который они прорезают и в котором еще не блеснул луч солнца.
Собрав все свои душевные силы, Перине сосредоточился на этом видении, и оно стало для него реальностью, — если бы его воображению предстала сейчас Шарлотта не спокойная и задумчивая, а другая — подвергающаяся опасности, он протянул бы ей руки и бросился бы к ней, словно их разделял всего один шаг.
Перине так увлекся созерцанием любимой, — те, кто пережил это, уверяют, что в некоторые моменты иные люди живут двойной жизнью, — что не услышал шума, который производил двигавшийся по улице Павлина отряд всадников, и не заметил, как тот оказался всего в нескольких шагах от вверенного Перине участка.