— Вот видишь, — сказал Рон, когда они ступили на серую брусчатку площади, — все обошлось. Стражники нам так и не встретились, бумаги у тебя, и мы готовы покинуть город.
— Все равно, что-то здесь не так, — отозвался тан. — Мне немного не по себе. Где записки Леггера?
Алхимик похлопал по сумке, что висела у него на плече. Сигмон протянул руку, и Рон без возражений скинул ее с плеча, хотя в ней оставались и его веши.
— Вот что, — сказал тан, накидывая ремень на плечо. — Иди на конюшню и выводи лошадей. Жди меня у самого входа в таверну.
— А ты?
— Пойду рассчитаюсь с хозяином заведения. За комнату я уплатил на два дня вперед, но задолжал за еду.
— Сигмон! Плюнь на это дело! Пойдем сразу на конюшню, заберемся в седла и сбежим из города прямо сейчас.
— Нет. — Тан покачал головой. — Нужно расплатиться. Это долг.
— Перестань, ну что ты, в самом деле! Только что ограбил несчастного старика и беспокоишься о паре монет!
— Не такой уж он и несчастный, — отозвался тан. — К тому же я оставил ему сотню монет.
Он взглянул на друга, в его светлые эльфийские глаза, и увидел в них лишь обиду и непонимание.
— Там, — сказал он тихо, — в номере, лежит кошель с полусотней золотых. Я не взял их с собой. Только сотню и ту мелочь, что была под рукой.
— Проклятье! Я, пожалуй, погорячился, когда сказал, что ты набрался ума.
— Иди! — Сигмон подтолкнул алхимика в спину. — Давай, выводи скакунов. Я быстро.
Рон вздохнул и поплелся за угол — вход на конюшню располагался с другой стороны здания. Хозяин заведения поступил разумно, не разрешив испортить фасад таверны видом конюшни. В таком дорогом месте постояльцы, подходящие к крыльцу, не должны рисковать выпачкать сапоги лошадиным дерьмом.
Сигмон посмотрел вслед другу и направился к входу в таверну. Он и в самом деле оставил кошелек в номере — на всякий случай. Могло случиться, что во время ночного происшествия он лишился бы всех денег. Такое часто бывает, если ходишь по ночному городу. Утром Сигмону это казалось весьма предусмотрительным, но теперь он корил себя за необдуманный поступок. Если бы не это, сейчас они могли бы уже мчаться прочь из Гаррена. Но оставлять деньги не хотелось. Он слишком хорошо помнил свое путешествие без гроша в кармане и до сих пор с содроганием мечтал забыть, как ограбил крестьянина. Тогда тан дал себе слово, что больше не будет заниматься разбоем. И был намерен его сдержать.
Утро коснулось и таверны. Столики, аккуратно расставленные слугами, пустовали: ночные гуляки уже разошлись, а дневные не успели проснуться. Лишь у самой стойки горбились трое постояльцев, поправлявших здоровье густым элем.