3
К церквам северной окраины было трудно подобраться, еще труднее проникнуть внутрь, вокруг роем носились горластые дети и вымогали деньги, а в святилищах толпились дьячки, менее шумные, но не менее алчные, однако сами церкви полностью оправдали надежды Лавинии. Сентябрьское солнце превращало розовые тона в красноватые, серые в зеленые, приплясывая, оно отражалось от боковин мостов и наносило мазки на холодное вычурное великолепие церкви Джезуити, чьи крыши и стены были отделаны золотом. Сущие дьяволы вблизи, издалека дети с пепельно-золотистыми волосами походили на ангелочков с картин Беллини,[26] «Ничего им не давай, — предупредила Лавинию миссис Джонстон, — нечего поощрять попрошаек». «Via, via»,[27] — отгоняла их Лавиния, но они только дразнили ее, распевая это слово на все лады, хороводились вокруг нее и дергали за руки, в которых ничего не было, так что заболели окольцованные пальцы. Даже Эмилио поднялся на корме и окинул их гневным взглядом, но утихомирить их не удалось и ему. Он с удовольствием помогал, когда что-то не ладилось, они не могли найти ключ либо церковь оказывалась где-то за углом. Кого-то о чем-то расспрашивать — для миссис Джонстон такое было немыслимо. Неизвестное пугало ее, между тем неизвестное тоже трепетало перед ней, только она никогда об этом не задумывалась.
Возвышаясь над всеми и вся, чуть колыхаясь в нескольких футах от причала, она величественным взмахом зонтика подавала сигнал Эмилио, и тот, оставив гондолу под присмотром какого-нибудь нищего, бросался исполнять ее волю. Рвение его не осталось незамеченным — Лавиния следила за ним во все глаза. Как он вообще ходит, тем более так быстро? Она-то думала, он побредет скособоченный, скрюченный — таковы издержки его профессии. Но, увидев его статную фигуру, она снова воспряла духом, ей нравилось смотреть, как он шагает впереди, и она поймала себя на том, что потворствует материнской страсти нанимать проводников даже там, где этого не требуется.
Когда позднее они тронулись в обратный путь от церкви Сан-Джоббе, она была как никогда счастлива. К ней пришло осознание добродетели. Обычно она осматривала достопримечательности с интересом, но без чрезмерных восторгов, на сей же раз она пыталась оживить каждую картину, каждую скульптуру, каждый склеп. Она как бы сливалась с Искусством, составляя с ним одно целое. Ей нравилось далеко не все подряд, что-то больше, что-то меньше, но восприятие оставалось острым и неуемным, она видела эстетический замысел творца, понимала, что он хотел передать. Но откуда же столь приподнятое настроение? Лавиния не знала. Она безотчетно повернулась и спросила гондольера, как называется церковь, мимо которой они проплывали. Он примет меня за идиотку, ведь я его уже об этом спрашивала. «Санта Мария деи Мираколи», — сообщил он без тени раздражения. Лавиния это знала, но ей хотелось услышать звук его голоса; она продолжала смотреть назад, на отступающее здание, его контуры уже затмила и изменила собой фигура Эмилио, а она все не отводила глаз.