— Не знаю, где у карты низ, а где верх, — внезапно сказала она.
— Что? Ты не знаешь стран света? Придется начинать издалека, гораздо дальше, чем я думал. Значит, так. Ты — это север. Будем составлять карту от тебя. Это пьяцца — видишь?
— Вижу, — сказала Лавиния.
— Покажи, где она?
Лавиния показала.
— Верно. Я нарисовал несколько концентрических окружностей и пометил на них все, что мы хотим посмотреть. Приманки для туристов, вроде Коллеони[34] и Фрари,[35] мы пропускаем.
— Я люблю статуи всадников, — заявила Лавиния. — Кажется, во всем мире их только шестьдесят четыре. А пезарская мадонна — одна из моих самых любимых картин в Венеции.
— Что ж, — сказал Стивен, — посмотрим, как у нас будет со временем. Так, это первый круг нашего ада. Что ты на нем пометишь? Помни, ты здесь уже неделю.
Он повернулся к Лавинии со строгим вопрошающим взглядом, взглядом учителя. Брови под жидкими прямыми волосами были нахмурены; казалось, его крупные острые черты клином сходят с лица и вонзаются в ее душу. Глаза раздраженно-нетерпеливые в них ни туманца, ни тени неуверенности, никакого сочувствия к ней, да и к себе тоже, только беззастенчивое стремление получить ответ. Ну подожди, решила Лавиния, я тебе отвечу.
— Сан Франческо делла Винья, — предложила она, склонив голову на плечо, хотя этот жест терпеть не могла.
Он озадаченно уставился на нее, выпустил карту, и она соскользнула ему на колени.
— Ну, Лавиния, — воскликнул он. — Ты не думаешь.
В глазах ее появились слезы обиды.
— Наверное, я не хочу учиться, — призналась она.
— Конечно, не хочешь, — с облегчением подхватил он — оказывается, она упрямствует по простой причине! — Никто не хочет. Но что же делать? Надо. Мы, американцы, за этим сюда и приехали. Попробуй еще раз.
— Может, на улице у меня получится лучше, — решила потянуть время Лавиния.
С террасы открывался вид на канал, а где канал, там и Эмилио. Он налегал на шест, судя по всему, затрачивая немало энергии, потому что нос гондолы здорово заносило. Но если он и напрягался, это не бросалось в глаза. Движения были совершенны, экономны. Никаких бесполезных жестов, пустопорожних усилий; в одном этом маневре был заключен тысячелетний опыт жизни на воде. Гондольер увидел Лавинию, снял черную шляпу и улыбнулся, грациозно перебираясь на корму своего челна. Там он сел. Обычно он улыбался, когда улыбались ему. Он вез вас туда, куда ему было велено. Он ничего вам не навязывал. Ничего от вас не требовал. У него не было вопросов, не было ответов. В любую минуту он был готов доставить вам удовольствие, исполнить ваше желание. Об этом говорило его лицо, жесты, сам облик, в котором смешались все чары детства, молодости и зрелости, смешались, но не растворились, сохранили свои черты.