1 марта на Малой Садовой все было готово. Однако предвидя возможность возвращения императора по набережной Екатерининского канала, Софья Перовская заняла такую позицию, чтобы узнать об этом заранее и подать сигнал своим сообщникам с тем, чтобы группа бомбометателей переместилась на другой путь. Вместе с Верой Фигнер Перовская заранее распределила бомбы между нападавшими. Один из заговорщиков расположился рядом с лавкой торговца сыром, готовый привести в действие заложенную под землей мину, в то время как бомбометатели встали на заранее для них отведенные места.
Император, завершив свой визит в манеж, покинул его и по совету своей супруги, направился в сторону Екатерининского канала. Не добившись от Александра согласия вовсе отказаться от его еженедельной прогулки, Екатерина сочла этот маршрут более безопасным, чем тот, что пролегал по Невскому проспекту. Заговорщики заметили изменение маршрута лишь в последний момент, поскольку император сначала заехал к своей кузине, великой княгине Екатерине, где ему подали чай в то самое время, когда его поджидали заговорщики, которых мало-помалу начинали охватывать сомнения. Когда Александр снова появился, было два часа дня. Софья Перовская подала сообщникам условный сигнал — взмах платком, призывавший занять позиции вдоль канала. Их было трое: Рысаков, которому было поручено метнуть первую бомбу, поскольку рабочий Тимофей Михайлов, которому была отведена столь почетная роль в операции, в последний момент ретировался с поля битвы, а также студенты Игнатий Гриневицкий и Иван Емельянов, бывшие чуть старше Рысакова. Все они вызвались добровольно и были готовы убить и умереть, если потребуется. Отсутствие Михайлова, которому Желябов доверил в случае необходимости открыть стрельбу, создавало трудности в двух отношениях: данная задача была возложена на него с целью привлечь к участию в покушении «рабочий элемент»; кроме того, заговорщикам не хватало еще одного человека с бомбой. Связанный с Екатерининским каналом план № 2, по которому следовало действовать в сложившихся обстоятельствах, предполагал более непосредственное участие самих исполнителей. Рысаков, бросивший, как и полагалось, первую бомбу, был тут же задержан, но у него оказалось достаточно времени, чтобы предупредить Гриневицкого, чья бомба попала в императора. При этом сам нападавший был также смертельно ранен.
Это покушение, бывшее шестым, а не седьмым, как то было предсказано Александру, достигло своей цели: император был убит. Сразу же возник вопрос: не проявила ли полиция исключительного легкомыслия? Обыск, в результате которого не удалось обнаружить туннель, вырытый под улицей, по которой каждое воскресенье проезжал император; подозрительные личности, арендовавшие торговое помещение и при этом проявлявшие мало интереса к торговым делам; доносы и даже письмо, в котором прямо говорилось о покушении, — всего этого оказалось недостаточно для того, чтобы возбудить подозрения жандармов, тем более что им было известно о смертном приговоре, вынесенном императору революционерами в Липецке… Быть может, в ход наших размышлений следует внести предположение о наличии заговора, пустившего корни внутри императорского двора, как это делает Эдвард Радзинский в своем блестящем «документальном романе»? Предположение это заманчиво, однако не может основываться на достоверных источниках, по крайней мере в настоящее время. Радзинский добавляет, — но эта мысль вовсе не обязательно вписывается в теорию заговора, — что императора, вероятно, можно было спасти, если бы не нездоровая инициатива его близких, особенно брата, великого князя Михаила, который, тотчас же прибыв на место покушения, внял стонам и шепоту императора, призывавшего отвезти его во дворец, вместо того чтобы отправить его в близлежащий военный госпиталь, лучше приспособленный для остановки кровотечения. Никто не в силах переписать историю и представить, какие именно средства были бы достаточно эффективны для спасения умиравшего. Будем придерживаться фактов.