— Вы какие будете? — спросил ее сосед-лакей.
Агафья испугалась и крепко к груди прижала пятишницу.
— Деревенски будем!
— Ха-ха-ха… Вы в столицу первый раз, значит?..
— В первой.
— Значит, вы не знаете, как у нас там жить?.. Теперича я служил по местам и могу сказать, нонче оченно трудно, по тому на кого попадешь…
— Это так! — подхватил кто-то.
— И вот что я вам скажу, — продолжал лакей, по-видимому ни к кому не обращаясь, — все зависит от того, как ты себя поведешь… С ними нельзя честью… Служил я у одного чиновника и думал честью — это я только в Питер-то этот самый приехал, и что же, братцы мои, — он мне за честь-то пяти целковых и недодал… Это за честь-то!..
— Ишь ты! — раздалось в вагоне.
— А ежели ты теперича где по благородным домам с карт доходы получаешь да, примерно, с булочной, то жить можно. Только он тебе слово, а ты ему не спущай, чтобы он не полагал!.. Вы в кухарки? — обратился лакей к Агафье.
— Бозныть… Куда бог приведет.
— Бистексу умеете сжарить?
— Ничего, родимый, не умею. А ты скажи мне, дуре, как? — проговорила нерешительно Агафья, боязливо поглядывая на лакея, в котором ее напуганное воображение старалось отыскать мазурика.
— Рассказать толку нет… А это самое узнать можно… Наперед, следственно, вы в судомоечки… Опосля по старанию и в куфарки можно выйтить!
Однако Петербург уже был близко, и в вагоне шли сборы. Стали одевать котомки, собирать узлы. Изредка раздавались восклицания:
— Где тулуп-то… братцы, а тулуп?
— Узел мой!
— Корзинка… Не трожь ты ее… Бога не боишься!
Агафья сидела ни жива ни мертва… Но вот поезд въехал в дебаркадер. В вагоне стало темно. В это время Агафья почувствовала под своими мешками руку и взвизгнула.
— Что вы, — заметил лакей… — Аль испужались столицы? — засмеялся он.
В вагоне раздался хохот.
— Вы теперича куда?.. Как вас звать-то?
— Агафьей.
— Вы, Агафья Ивановна, куда?
— К Никону, тверскому…
В вагоне опять захихикали. Поезд остановился; поднялась возня; всякий торопился выйти, и Агафью забыли.
Она не знала, куда идти, и все сидела на месте. Наконец последний выходивший мужик спросил:
— Что ж, баба, не идешь?
— Не знаю, дядя… покажи…
Мужик вывел ее на платформу, а затем и на улицу и, рассказав, как идти в Ямскую, оставил ее… Агафья окончательно испугалась столичного шума и стояла среди улицы, приговаривая:
— Господи!.. что же это!.. Господи!
Читателю, верно, случалось встречать на петербургских улицах баб, останавливающих прохожих с просьбой прочитать каракулями написанные адресы. Обыкновенно петербуржец на такую просьбу ответит: «Иди, матушка, прямо, а там свернешь налево и, как дойдешь до Троицкого переулка, сверни направо», — и прочее, и затем продолжает свою дорогу. А баба, занесенная в столицу, долго еще ходит по петербургским улицам, долго еще спрашивает прохожих и, носясь, словно челнок по волнам, не скоро попадет куда нужно. Только исходив пол-Петербурга, доплетется наконец, измученная и усталая, по адресу.