Джангильдин в удивлении приподнял левую бровь.
— Ну, ну, Макарыч…
— Вышли, значит, мы к базару. Прочесали слегка, на всякий случай, рундуки и лавки — тишина полнейшая. Сидят, видно, купчишки на своих товарах и трясутся. А тут, уже на самой окраине, из-за глиняного сырцового забора как хлестнёт пулемёт. Наши, понятно, залегли — голову не поднимешь, а он всё лупит и лупит. Судя по всему, заранее пристрелялись, черти. Потом, чуток попозже, и из винтовок стали постреливать. Что, думаю, за напасть? Тут, на счастье, наш военрук рядом оказался, Волков. Пока я соображал, что предпринять, он уже успел выслать отряд бомбистов в тыл… Повалялись мы таким манером минут пятнадцать на брусчатке, а потом слышим за стеной: ух, ух, — наши, значит, гранатами ударили. Смолкло всё. Поднялись мы в атаку и заняли этот чёртов караван-сарай почти без выстрела.
— И кто же там оказался?
— Да разный народишко, товарищ Джангильдин, всё больше люди восточные, по-русски разумеют плохо. Одно твердят: негоцианты мы, дескать, и к политике никакого отношения не имеем.
— А стрелял кто?
— Того, кто стрелял, уже нет. Убило его в перестрелке.
— Русский?
— В том-то и дело, что нет. Такой — в халате, с этим самым на голове, вроде бы с полотенцем.
— В чалме?
— Во-во, и ребята говорят, что в чалме.
— А пулемёт?
— Пулемёт «шош», иностранной марки.
Джангильдин резко поднялся, разогнал складки на гимнастёрке и, подойдя вплотную к собеседнику, спросил:
— Ты понимаешь, Макарыч, чем это пахнет?
— Понимаю, — согласно кивнул головой Макарыч, — но не все. Думаю, что понял бы больше, если бы что-то смог уразуметь из этих каракуль. Вот, нашли в поясе убитого.
Джангильдин жадно схватил небольшие продолговатые листки тонкой рисовой бумаги и наклонился к лампе. Через минуту вздохнул разочарованно:
— Здесь на фарси, арабской вязью, а я в этом деле не силён. Вот тюркскую группу языков знаю: и казахский, и киргизский, и узбекский, с татарами легко могу договориться, с турками, а бухарщину эту постичь не довелось.
Собеседники умолкли, раздумывая, что предпринять дальше, как вдруг совершенно неожиданно подал голос Даниил Аркадьевич:
— Простите, господа, то есть я хотел сказать, товарищи, но мне думается, что… Может быть, я несколько бессвязно изъясняюсь?
— Продолжайте, товарищ, — кивнул головой Джангильдин и впервые взглянул на учителя с заинтересованностью. — Как ваше имя, отчество, кстати?
— Учитель местного реального училища Даниил Аркадьевич Рябинин.
Миша заметил, как босые пятки отца неожиданно коснулись друг друга, словно он пытался щёлкнуть воображаемыми каблуками.