Бросившись вперед, король понял наконец, зачем ему нужен был ключ мажордома. Вставив его в замок на глазах у матери (до сих пор она не замечала, что он тут), он с радостью увидел, как ребенок поворачивается во сне, а потом дернул дверь клетки и подхватил малыша. Он поцеловал его спутанные волосы, а тот обнял отца за шею.
Он повернулся, чтобы выйти из клетки, и тут увидел связанное за ручки и ножки тельце второго ребенка, жарившееся на вертеле.
Не обращая на него никакого внимания, женщина развернулась на стуле. Она наклонилась вперед и знакомым ножом, рукоять которого была отделана драгоценными камнями, срезала кусок потемневшего мяса. Прижимая его к лезвию большим пальцем, отправила в испачканный жиром рот и начала жевать. Звук ее щелкающих зубов заставил его пошатнуться.
— Нет! — донесся от двери крик.
Он посмотрел туда, где внезапно появилась его жена. Она храбро преодолела лестницу. С того места, где она стояла, ей не было видно вертел и то, что на нем. Ее помертвелый взгляд был прикован к ребенку, которого король прижимал к своему плечу, должно быть, она решила, что ребенок мертв.
— Он в безопасности, — заверил ее король, подходя к двери и передавая малыша в ее трясущиеся руки. — Видишь, мы его вернули. Забирай его и уходи. Забери его отсюда, прошу тебя!
Она прижала спящего ребенка к лицу, как губку. Но он понимал, почему она плачет еще горше. Это были слезы не столько от облегчения, сколько от уверенности, что второго ребенка они потеряли.
— Иди! — закричал он, подталкивая их к двери. — Можешь поверить, я это сделаю. Клянусь!
Она уставилась на лезвие его меча.
— Сотри ее с лица земли! — рыдала она. — Уничтожь, иначе она будет преследовать его детей. — Она прижала к себе головку ребенка. — Их детей. Если она не умрет, она не остановится. Ты должен положить этому конец.
Он выставил ее за дверь. А когда он повернулся к матери, та развернулась на стуле, чтобы встретиться с ним лицом к лицу.
— Прошу тебя, проводи этого человека. Я подожду тебя здесь.
Августа смотрела, как мать входит в спальню Гримма и встает как часовой у умывальника. Она зачем-то взяла с кухонного стола свернутую фотографию из Касселя и держала ее как дубинку.
Августа стояла на своем месте, глядя на Куммеля, чтобы удостовериться, что он тоже не двинулся с места. Не было сомнений, что мать слышала его вопрос. Она была похожа на привидение в своей темно-синей накидке, которую надевала в церковь. Лицо ее было кислым, как стакан грюнбергского вина.
— Куммель не виноват, — запинаясь, произнесла Августа.