Она взглянула на Гюстхен и затем опять на Гримма:
— Что ж, от этого ваши произведения еще чудесней.
— Это не только мои произведения. — Гримм чувствовал, что обязан сказать ей об этом с улыбкой. — Я собирал сказки с покойным братом. Истории, рассказанные простыми людьми из Гессена, дали нам богатейший материал. Мы всего лишь вернули народу то, что изначально ему принадлежало.
Женщина вдруг смутилась.
— Спасибо, спасибо! — Она кивнула Гримму и Гюстхен и поспешила присоединиться к семье.
Гримм, у которого начало першить в горле, взглянул на улицу, где многие шли под зонтами. «Солому в золото, солому в золото…» — он тяжело дышал, внимание его было приковано к разноцветному строю бутылочек и коробочек в аптечной витрине напротив. И ускользающая строчка снова пронеслась в голове: «Мы ткем, мы ткем…»
— Как думаешь, милая, — обратился он к Августе, сморкнувшись и с огорчением обнаружив, что нос так и не прочистился, — удастся нам остаться наедине хоть ненадолго?
Оба украшения стояли на полочке в детской с тех самых пор, как семья Гриммов поселилась в Амтсхаусе. Возможно, они даже принадлежали семье предыдущего магистрата. Придумывая беседы двух фарфоровых фигурок, Якоб всегда говорил голосом мужчины, хотя его собственный голос еще не ломался. А когда наступал момент для их замечательных трюков, он одним-единственным движением пальца заставлял голову мужчины в шляпе кивнуть, тогда как Вилли заставлял трястись аккуратную головку женщины. Но до сих пор никому из детей не разрешалось эти фигурки брать. И для Гримма подержать маленького человечка в холодных руках означало, что день оказался еще необычней, чем был до того.
Рядом у окна стоял Андреас, старый кучер Амтсхауса, по совместительству дворецкий. Якоб чувствовал впитавшийся в его непривычно темную одежду имбирный запах, не зная точно, нравится ли он ему. Сам он носил сюртук из темно-зеленой ткани, спускавшийся ниже колен. Чтобы отучить его от надоедливой привычки вертеть в руках большие белые пуговицы, тетя Циммер взяла фигурку и сунула ему в руку. Теперь он держал ее, указательным пальцем заставляя ее непрерывно кивать на запорошенное снегом окно: «Да-да-да».
Ступеньки внизу были очищены от снега, дорожка к экипажу, ожидавшему у конюшни, разметена. Якоба вновь удивило, что ненасытным французским армиям нужно вести войну на землях Германии, в то время как обычные люди едва могут тут удержаться. На глаза ему попались семейные сани, наполовину вытащенные из пристройки, стоявшей особняком. Позолоченное украшение в виде гессенского льва было в ужасном состоянии. Андреас тронул Якоба за плечо, чтобы тот поглядел вниз.