у светских дам так же модно, как пить уксус, который придает лицу интересную бледность. Герман же был убежден, что Августе просто нечем заняться. Он-то и предложил взять ее к Штенцелям, чтобы прервать это затянувшееся бдение у постели постели больного. Но два глотка бренди и кусочек копченого гуся настроения Августы ничуть не изменили.
На свежем воздухе у Дортхен разыгрывался аппетит. У канала она купила горячую сосиску с чесноком, и пока она ела, Августа стояла в стороне, глядя, как двое мужчин в высоких сапогах вытаскивают из солоноватой воды полные ведра угрей. Хотя до сумерек было еще далеко, небо было затянуто облачной пеленой, сквозь которую лишь кое-где проглядывала его синь.
Молчание начало раздражать Дортхен.
— Уже совсем скоро, — заметила она немного громче, чем следовало, — начнем строить планы на Рождество.
— Рождество. Да, конечно.
— Возможно, к тому времени Гизела нас чем-то порадует.
Она сказала это только затем, чтобы вызвать у нее хоть какую-то реакцию, ведь Августу всегда возмущала, как она это называла, «одержимость» браком и детьми. Но та лишь опустила голову, и они в молчании двинулись дальше. Дортхен не стала больше с ней заговаривать. Гюстхен сама возьмет себя в руки. Обычно так всегда и бывало. И все пойдет по-прежнему. Возможно, им придется поселиться в домике поменьше, когда Якоб в конце концов уйдет туда, где его уже поджидают младшие братья и сестра. Правда, Дортхен иногда думала, что они с Якобом нужны друг другу. Ей трудно было себе представить жизнь без человека, которого знала шестьдесят лет.
На выходе из Тиргартена внимание ее привлек худощавый мужчин, переходивший улицу за уличным клоуном, который разыгрывал представление с двумя деревянными собачками-марионетками перед восторженной, хоть и по большей части взрослой, аудиторией.
— Вон там! — Она схватила Августу за рукав. — Это наш слуга! Он переходит дорогу между экипажами, видишь? Уверена, это он!
Сначала Августа не поняла, почему мать так всполошилась.
— Разуй глаза! — настаивала Дортхен. — Вон он, с коротко стриженными волосами. Наш Летучий Голландец!
На какое-то мгновение рука дочери ожила, но почти сразу вновь обмякла.
— Нет, мама, успокойся. Тот человек выше и шире в плечах.
Голос ее звучал почти обиженно. Дортхен убрала руку. Это была уже третья ложная тревога за неделю. Гизела говорила ей, что Августа все время вспоминает молодого Куммеля, потому что очень хочет надрать ему уши за то, что он оставил их в Гессене.
Возможно, так оно и было. Ей пришлось как-то объяснить факт его исчезновения Дресслерам, когда те вернулись из Италии. Один бог знает, что пришло в голову парню и почему он отказался от недельного заработка только чтобы избежать поездки в Берлин. Какая-то бессмыслица. А предположение, что Якоб что-то имел против Куммеля из-за того, что тот еврей, само по себе нелепо. До самого своего исчезновения Куммель был надежным человеком. Дортхен действительно собиралась поговорить с Дресслерами о том, чтобы и дальше время от времени пользоваться его услугами. И теперь она была смущена.