— Праздник уже в разгаре, а я здесь с тобой до обеда завозился, — раздраженно говорил он.
— А что ты возмущаешься? Будто я тебя звала… Поезжай быстрее, а я как-нибудь сама дойду, — безразлично отвечала попутчица.
— Да я бы давно уехал — да Ваша ругаться будет.
— А что он ругается?.. Проявил заботу. Мог бы тебя за мной на санях прислать, если он такой заботливый.
— Чем ты недовольна? Вон смотри, какую он тебе шубу прислал, а ты даже смотреть на нее не желаешь.
— Не нужна мне его шуба. И ничего мне не надо. У меня все есть, — резко ответила Кесирт.
— Ой-ой! Какая цаца! — засмеялся Цанка. — Подавай ей сани, шубу. Ишь чего захотела…
Он на полуслове оборвал свою речь и с раздражением отвернулся, стегнул коня.
— Продолжай, продолжай, — вслед ему крикнула Кесирт. — Скажи, что много хочет дочь нищей рабыни Хазы… Иди прочь! Сама как-нибудь дойду! Много ты знаешь! Умник-молокосос!
Однако Цанка не уехал, метров через сто он остановил коня, дождался, когда подойдет Кесирт и, не говоря больше ни слова, они медленно пошли дальше — думая каждый о своем, а может об одном и том же.
— Слушай, Кесирт, — не выдержал томительного молчания Цанка, — как ты здесь ходишь одна? И не боишься?
— Я редко хожу. И то только с матерью, — сухо ответила девушка.
— Ой, твоя мать — тоже мне защитник, — и он усмехнулся. — А это видишь, — и Кесирт достала из-под свисающего рукава черкески обоюдоострую тонкую пику, прикрепленную к руке с помощью широкого резинового пояса.
— Вот это да! — удивился Цанка. — Дай посмотреть.
— Не дам, — строго отрезала дочь Хазы. — Поезжай вперед и не болтай.
Дорога к Дуц-Хоте была не объезжена, вся в снегу. Вдоль дороги росли малорослые деревья и кустарники. На них одиноко висели обглоданные птицами обмороженные плоды мушмулы и боярышника. Чуть в стороне стояли высокие, разнаряженные в белесый игольчатый иней деревья чинары. Крупный угольно-черный дятел, сопровождая путников, залетал вперед и выглядывал из-за деревьев своей ярко-красной головкой. Перед самым Дуц-Хоте он крикнул заунывное «клюээ» и исчез в сонном лесу. Издалека все явственнее слышались пение, барабанная дробь джигитовки, людской шум.
На широко раскинувшейся чуть пологой поляне — Дуц-Хоте-ари — расположенной прямо над Пешхой-Лам, между небольшими горными, никогда не замерзающими речками Верхний Вашандарай и Вашандарай, шло гуляние. Внизу, прямо у выезда из Дуц-Хоте, в беспорядочном хаосе стояли сани, повозки, одноосные старенькие арбы. Слева вдоль реки варились на веселых кострах семь огромных котлов с мясом. Кругом, крича, плача и смеясь, бегали полуголые дети, стояли, вдыхая забытый запах телятины, одинокие старенькие женщины. «Хорошо, что мать сюда не пустила, — думала Кесирт, проходя мимо, — а то тоже вот так стояла бы, в ожидании еды».