— И когда ты купаешься? — шутливо спросил Цанка. — Пришел бы посмотреть на тебя.
— Ух ты — бессовестный, — так же шутливо вспылила Кесирт, — я тебе дам подсматривать. Тоже мне вырос — молокосос… Чтобы ты не волновался — я только ночью купаюсь.
— Ладно, не за этим я пришел. Что прочитать надо? — уже с важностью в голосе спросил юноша.
— А болтать не будешь?
— Сама ты болтушка. Не хочешь — не надо. Я ради дела сюда прибежал.
— Подожди здесь, я скоро.
Цанка остался один. Сел на место, где сидела до этого Кесирт, свесил в воду ноги. Прохлада родника незаметной волной прокатилась по телу. Две-три тонкие блестящие форели, играючи перепрыгивая поросшие мхом каменные валуны, понеслись вверх. Покрытые маленькими бордовыми шипами длинные стебли ежевики вольно свисали к ручью, беззаботно болтались в воде, не давая возможности толстому шмелю спокойно насладиться нектаром розовых цветочков. Прямо над головой, в густой листве, звонко пела синица «ци-пи, ци-пи», и недалеко ей вторила другая птичка «ти-ти-тюй» — «ти-ти-тюй».
Скоро появилась Кесирт, с напускным безразличием передала письмо. Цанка деловито раскрыл белый листок, смотрел тупо, затем перевернул.
— Ты что это, — усмехнулась девушка, — знакомые буквы ищешь?
— Не мешай, — серьезно отвечал юноша, — просто почерк плохой.
Разумеется, Цанка ничего не понимал, просто знал некоторые буквы и умел едва читать. То, что требовал от него Баки-Хаджи во время обучения, он просто наизусть запоминал и этим отделывался от наказаний дяди.
— Ну что там написано? — не выдержала Кесирт.
Цанка глубоко вздохнул.
— Ну, короче говоря…
— Не надо короче, — перебила его девушка, — читай слово в слово.
— Пишет, что очень любит, скучает. Скоро вернется. Спрашивает как дела.
— Так, ладно, — Кесирт выхватила письмо, — ничего ты не знаешь — дурень.
— Сама ты дура, — без обиды ответил Цанка, — тоже мне нашла молодца. Как будто у нас в округе нет достойных ребят… Был бы я чуть старше, не досталась бы ты ему.
— Ты о чем это болтаешь? — усмехнулась Кесирт и, глянув на Цанка, обомлела: широко раскрытые голубые глаза юноши жадно ползли по ее телу от шеи, по груди, к босым ногам. — Ух ты, бесстыдник, только вылупился, а туда же, — и она стукнула рукой по плечу Цанка, выводя его из оцепенения. — А ну давай проваливай. Да побыстрее.
В ту ночь Цанка не мог заснуть. Странные мысли и чувства овладели им. Это было впервые. Он мог думать только о Кесирт, о ее красоте, о ее теле, он хотел видеть ее, быть рядом с ней. А на следующую ночь он полз среди колючих кустарников в кромешной тьме с противоположной стороны к месту, где должна была купаться Кесирт.