Чувства беспредельной злобы, ненависти и вражды вскипели в душе Арачаева ко всем этим нелюдям, исковеркавшим, перепахавшим его жизнь, его судьбу. В ярости он сжал кулаки, весь дрожал, напрягся в гневе, а потом собрал во рту едкую слюну и горько сплюнул.
— Будьте вы все прокляты! — закричал он.
Горное глухое эхо раскатисто повторило: «Кляты, кляты, кляты».
Еще долго он стоял, смотрел с отчаянием на родную землю и вдруг подумал: «Все, я стану абреком, я буду мстить этим тварям, я им не дам покоя и жизни… Я отомщу за своих детей, за своих родителей, своих родственников, за свою землю… Этим бездельникам не будет пощады, до последнего вздоха я буду бороться, они не смогут наслаждаться жизнью в нашем райском краю, они не будут пахать наши земли».
С этим твердым решением он полез вверх по заросшей, скалистой тропе ко входу в пещеру. Резкими движениями разорвав густую, прилипающую к рукам противную паутину, пролез в узкий проход. Долго не мог освоиться в полумраке подземного помещения. Наконец увидел исходивший с потолка слабый свет, двинулся вперед. Под ногами заскользила вонючая слизь. Цанка поскользнулся, теряя равновесие, взмахнул руками, одной рукой коснулся чего-то отвратительного, живого, в то же время из другой руки вылетел чемоданчик, с глухим звоном ударился о каменный пол. В пещере началось что-то невероятное: все завертелось, закружилось; начались невообразимый писк, шум, порывистые взмахи. Несколько раз о Цанка с силой ударились летающие хищники, он в испуге сел на корточки, закрыл руками голову. Вскоре все угомонилось, наступила странная тишина. Тогда Цанка осторожно встал, осмотрелся. Кругом на потолке в безобразных позах висели отвратительные существа — летучие мыши. Он невольно улыбнулся, даже присвистнул. Что-то стало роднить его с этими тварями, теперь и он будет вести такой же образ жизни — ночью убивать, грабить, насиловать, а днем отдыхать, может даже в этой пещере. «Правда, вонь здесь невозможная… Но ничего, привыкну, разведу огонь, кое-что вычищу, — думал он, оглядывая кривые потолки, густо обсаженные колонией хищников, — заразиться бешенством я не боюсь — уже давно я сошел с ума, стал ненормальным».
Тем не менее он быстро отыскал свой чемоданчик, с отвращением дотронулся до липкой, измазанной мерзостью ручки и, невольно зажимая нос, двинулся к противоположному выходу. На другой стороне горы был иной мир. Какое блаженство! Колонистов здесь не было!.. И воздух, и цвет деревьев, и пение птиц на этой стороне были краше, сочнее, роднее. Небо было голубое, высокое, бездонное. Воздух — ароматный, ненасытный, здоровый. А цветущий лес шелестел листвой, с радостью приветствовал местного жителя. Вдалеке, извиваясь ленточкой, сквозь обрывистое, глубокое ущелье протекала молочная речка Лэнэ, на противоположном склоне, в живописной впадине, сияло озеро материнских слез. Почему-то Цанке показалось, что водоем стал шире, полноводнее. «Да, — подумал он, — много горестных материнских слез вытекло в последние годы».