Переписка с любимой стала вялой — не хватало времени и сил. В одном письме Мадлена просила слезно Цанка приехать в Алма-Ату, говорила, что тоскует и не верит в искренность его слов. Вслед за этим неожиданно получил письмо от Бакарова, военный друг сообщал, что Басов значительно помог ему и многим чеченцам в новом трудоустройстве и с жильем. В конце письма Далхад писал: «Я слышал, что у тебя серьезные намерения к Исходжаевой. Смотри, не связывайся, у них дурная репутация, нехорошее поведение, да и имена у них — и не русские, и не чеченские, и не казахские, а хрен знает какие. Подстать именам и манеры… Короче — сторонись их». От этих строк сердце Арачаева тревожно ёкнуло, но в следующее мгновение он подумал: «А, проделки Аллы Николаевны», и с облегчением вздохнул. Однако какой-то червь в памяти остался.
После этого он начал писать Мадлене почему-то еще реже, и послания его совсем укоротились и стали носить форму ритуальной отписки. Молодая певица оскорбилась, последовала гневная реакция. Цанка спокойно выдержал этот напор и даже не ответил. Тогда случилось совсем неожиданное — он получил телеграмму следующего содержания: «11 мая выезжаем 191 поездом Кзыл-Орду родственникам. Проездом будем Чиили. Вагон 9. Встречай. Мадлена».
Ранним утром Цанка стоял на перроне. Поезд опаздывал. Он нервничал, его к девяти утра вызвали в исполком с докладом. Наконец поезд прибыл, женщины вышли, они поразили весь вокзал своим столичным нарядом, багажом.
— А зачем чемоданы выносите? — удивился Арачаев. — Ведь скоро поезд тронется.
— А мы решили у тебя денек-другой погостить. Ведь ты нас приглашал, — ехидно улыбалась тонкими губами Милана.
— Но ведь вы в Кзыл-Орду едете?
— Ну если ты против гостей, то мы поедем дальше, — насупилась мать Мадлены.
— Нет, нет, я очень рад, — с натугой улыбался Цанка. — А где дочь?
— Ее отняли родственники отца, — вела диалог мамаша. — Мадлену жалко, извелась вся… Посмотри на нее — как она похудела, совсем осунулась… Да и ты хорош — пишешь всякую дребедень… Ну ладно, куда идти? Мы так устали, такой грязный поезд, а останавливается у каждого столба.
Дома у Цанка был холостяцкий бардак, все было неухожено, грязно. Он никак не ожидал, что гости к нему приедут, думал, что увидятся на вокзале и поедут дальше.
— Проходите, проходите, — говорил он женщинам, войдя вперед них в квартиру с парой больших чемоданов в руках. — Так, располагайтесь… Это кухня, вот санузел… Я не убрался, все некогда, работы много… Я на столе оставлю деньги, купите, пожалуйста, на базаре и в магазине продукты, а я должен ехать в исполком… Я опаздываю.