— Тьфу, ты скотина, замарал меня всего, — буркнул он, выразительно заматерился, — сейчас ты языком все это вылезешь, мразь чернозадая, — приблизился офицер вплотную к связанному парню.
— Оставь его, оставь, не бей, — закричал Цанка, из последних сил вырвался из рук солдат, подскочил сзади к капитану и вцепился в его погоны, — Я прошу тебя памятью бабушки, Эллеоноры Витальевны, не бей его, не калечь.
Капитан легким движением освободился из под хилых рук старика, развернулся к нему лицом.
— Что ты сказал, старый козел? — надвинулся он орлом на Цанка, — Что ты мелешь, старый черт? — дышал он пьяным угаром в изнеможденное, жалостливое, мокрое от слез, морщинистое лицо старика.
— Не трожь его, не смей. Я прошу тебя, я умоляю, — на последних словах голос старца задрожал, перешел на писклявый хрип, он задергался, тихо зарыдал.
— Товарищ капитан, не трожьте их, это невозможно, — выступил один из солдат.
— Пошел на…, - проматерился грубо командир, — Прочь, в сторону салага.
Кухмистеров вновь обернулся к старику, презренно, тремя пальчиками, схватил выдвинутый вперед, заостренный подбородок Цанка.
— Ну что, старик, народил бандюг, а теперь жалеешь? — прошипел он смрадным запахом в лицо Арачаева-старшего.
— Да, жалею, жалею, — плача вымолвил Цанка, — тебя не благословенного Богом народил. Вот ты и свалился на мою шею.
— Ты что несешь, козел вшивый? — вскричал Кухмистеров и неожиданно нанес короткий, хлесткий удар в челюсть Цанка. Голова старика резко откинулась: папаха полетела в одну сторону, вставные челюсти выскочили изо рта — полетели в другую; очки залезли на лоб, но, удерживаемые резинкой, остались. А само тело столбом рухнуло в снег.
— Н-н-не тр-р-ро-жь де-да, — с усилием прошепелявил привязанный внук, еще что-то хотел сказать, однако темная, густая кровь хлынула из его рта, и он весь изогнулся и вслед за этим стал вырывать какую-то зеленоватую слизь.
Через минуту, когда приступ прошел, Ваха поднял свое мертвецко-бледное лицо и неимоверной злобой сделал что-то вроде плевка в сторону Кухмистерова. Говорить он больше не мог.
— Ах ты скотина! Ты еще будешь плеваться!? — взбесился капитан, сделал резкий разворот, яростно, как на тренировке, крикнул и нанес выверенный, мощный удар сапогом прямо в висок юноши.
Вновь голова Вахи, молнией, взметнулась в сторону, и сразу упала на грудь: тело обмякло, поползло вниз, повисло на прочных веревках. Левый глаз вывалился из орбит, закачался на тоненьком сухожилии, а изо рта и носа замирающим потоком шла кровь.
— Оставить, прекратить, я приказываю, — вбежал во двор вспотевший, бледный офицер, он подбежал к безжизненно висящему Вахе, — Это мой брат, он студент, он не бандит, — он дотронулся до парня, испуганно отпрянул, и шепотом вымолвил, — он мертв, — а следом развернулся, и с перекошенным в гневе лицом крикнул, — сволочи, вы убили его!