Михаил Павлович в галстуке небесного цвета и белоснежной сорочке кажется маленькому Арсению огромным, важным и могучим. От него пахнет одеколоном, но не таким, каким благоухают обычные советские граждане, а каким-то тонким, заграничным. Этот запах ненавязчиво напоминает всем простым смертным, что Михаил Павлович занимает важный пост в министерстве и принадлежит к таинственному сообществу «сильных мира сего». Эти слова Арсений когда-то услышал из уст матери и почему-то запомнил. Чем конкретно занимается его дядя, он не знает, но чувствует почти физически безошибочным детским чутьем, что он из тех всемогущих и влиятельных взрослых, которых все боятся, которые могут отпустить наперекор всем на улицу или освободить от уроков, и все их послушаются. «Вот бы он приехал к нам в школу и как-нибудь забрал меня с математики. Математичка бы обалдела», — мечтает Арсений.
Он вполуха подслушал вчерашний разговор мамы с Михаилом Павловичем, в результате которого выяснилось, что теперь дядя будет заниматься с ним французским. Мама хотела только пожаловаться, что сын ленится, и, казалось, пришла от этой идеи чуть ли не в ужас, но отказаться не смогла.
И вот сегодня после работы он пришел к ним домой и приступил к репетиторству.
— Ну что, Арсюша, готов? — откуда-то сверху раздается мелодичный баритон. Глаза, ласковые и игривые, смотрят на него с легким упреком.
— Еще минуточку, — шепчет Арсений.
— Ты вот скажи, братец, ты чего так французский запустил, а? Мать старается, учит тебя, а все без толку.
Арсений догадывается, почему он отстал, но предпочитает промолчать — у него появился видеомагнитофон, это редкость, не в каждой семье есть такое чудо техники, Арсений смотрит по нему фильмы все свободное время.
— А долго мы будем заниматься? — отвечает он вопросом на вопрос.
— Думаю, около часа, — важно отвечает дядя.
— Я имею в виду вообще, — робеет Арсений.
— Надо тебя подтянуть как следует. Пока не подтянем… Я тут работаю неподалеку, могу приходить к вам.
Арсений краснеет и утыкается в тетрадку.
— Мама говорит, ты Дюма любишь читать, это правда?
— Люблю. — И Арсению почему-то стыдно, что он читает фривольные романы, он прячет глаза. И в «Трех мушкетерах», и в «Виконте де Бражелоне», «Королеве Марго», во всех его любимых книжках, зачитанных до засаленности страниц, ему чудится что-то запретное, есть в них какой-то налет игривости и пикантности, чего-то полудоступного, такого, что он и сам не может выразить как следует. Только перед дядей ему почему-то немного неловко. Он не все понял, но за всякими там «альковами» и «покрывалами» он интуитивно угадывает еще недоступные ему недосказанности. Но дядя снисходительно слушает его признание.