Телефон снова ожил, и Томас схватил трубку после первого звонка.
— Алло?
— Мистер Найт, это лейтенант Полински. Мы разговаривали сегодня утром. У вас есть минутка?
— Конечно.
— Мы все еще пытаемся установить личность жертвы. Я снова должна спросить, вы точно ее не знаете?
— Я в этом уверен. Такое лицо я не забыл бы. — Да уж, эти глаза!.. — А что?
— Мусорный бак стоит у двери кухни?
— Да.
— Когда его забирают?
— В среду утром, со стороны улицы.
— Наши эксперты, осматривая место преступления, обнаружили клочок бумаги, желтую памятку, в кустах, в нескольких ярдах от трупа. Конечно, это может быть просто мусор, и все же маловероятно, что листок пролежал на земле почти неделю, особенно если учесть, что в выходные шел дождь.
— Что на нем написано?
— Только ваше имя и адрес, нацарапанные карандашом. Вы сами недавно ничего такого не выбрасывали?
— Нет. Я и так знаю, где живу.
— Верно, — согласилась Полински. — Я так и думала. Как только мы установим, кто это, постараемся сравнить почерк, но пока предполагаем, что записка принадлежала убитой.
— Смысл в том…
— Да, что она шла именно к вам. Вы точно ее не знаете?
Томас молчал, уставившись невидящим взором в стену, и следователю пришлось повторить вопрос.
— Я ее точно не знаю.
Только положив трубку, он задумался, так ли это на самом деле.
Не было ничего удивительного в том, что Эсколм остановился в «Дрейке». Томас доехал на метро по «красной» линии до Чикаго и прошел пешком до начала «Великолепной мили», квартала дорогих и роскошных зданий. Сама гостиница — неброская элегантность снаружи и застеленная красными коврами роскошь внутри — неизменно напоминала Томасу какой-нибудь хороший старый английский театр, построенный еще Генри Ирвингом,[2] где можно наткнуться на молодого Джона Гилгуда,[3] выскочившего в антракте из служебного входа сделать пару затяжек. В отличие от большинства небоскребов из стекла и стали, здесь не царил тошнотворный порядок. Престиж «Дрейка» заключался в определенной позолоченной обшарпанности, говорившей о почтенном — по меркам Чикаго — возрасте. Томасу это нравилось, но сейчас он почувствовал себя здесь чужаком.
Он быстро прошел под потолком с лепниной и массивными бронзовыми люстрами, обходя огромные кашпо с цветами, расставленные на манер дотов, и наконец обнаружил стойку администратора, где назвал номер Эсколма так, словно попросил политического убежища. Негр в форме указал на бронзовые двери лифта, обрамленные пальмами в горшках.
На Томасе были потертые джинсы и фланелевая рубашка под кожаной курткой. Он поймал на себе скептический взгляд дамы в костюме от Шанель и посмотрел на нее с таким вызовом, что она поспешно принялась шарить у себя в сумочке.