Томас поспешно бежал из зала.
Покинуть конференцию вообще означало бы признать свое поражение или, что хуже, неудачу в более крупных масштабах, но Найт не желал слоняться в кулуарах в надежде пристать к какой-нибудь группе умных людей, знающих друг друга на протяжении многих лет и воспринимающих конференции как возможность снова встретиться. Он направился в бар. По крайней мере, со стаканом в руке Томас будет производить впечатление человека, у которого есть какое-то занятие.
«Золотой петух» был обит темным деревом, в зале стояли красные кожаные кресла. Томасу захотелось выпить джин с мартини, но затем он решил не расходовать то, что обычно откладывал на ужин, и заказал пива. Не успел он отхлебнуть два глотка, как поднял взгляд, уверенный в том, что на него пристально смотрят. У главного входа стояла Полински. Она застыла совершенно неподвижно, глядя на Томаса так, словно уже давно была здесь, изучая его. У нее на лице Найт увидел что-то похожее на скептицизм, даже на неприязнь, и его рука, поднятая было в приветливом жесте, остановилась на полдороге.
Поколебавшись еще мгновение, Полински неторопливо приблизилась к Томасу, не отрывая от него взгляда, и сказала:
— Добрый вечер, мистер Найт. Что привело вас сюда?
— Конференция, посвященная творчеству Шекспира, — ответил Томас, похлопав по программе, лежащей на столике рядом с кружкой пива. — Это как раз то, чем я когда-то занимался. Вот и решил заглянуть — посмотреть, может быть, встречу старых знакомых.
— Например, Дэвида Эсколма? — Полински по-прежнему стояла рядом со столиком.
— Он сегодня утром выписался из гостиницы, — сказал Томас. — Разве я вам не говорил?
— Нет.
— Значит, вы пришли сюда, чтобы встретиться с ним? Сожалею. Я бы избавил вас от хлопот.
— Ничего страшного.
Она по-прежнему сосредоточенно, задумчиво смотрела на него. Томас пододвинул ей стул, Полински медленно уселась напротив, как-то странно, неестественно двигаясь, словно обращалась с чем-то дорогим и хрупким. Она положила руки на стол. У нее были большие руки с грубой кожей и неухоженными ногтями.
— Значит, вы занимались творчеством Шекспира в Бостонском университете, — сказала Полински.
Томас начал было кивать, затем спохватился и констатировал очевидное:
— Вы навели обо мне справки.
— Скажем так, за многие годы вы оставили за собой обширный след.
Это замечание могло быть шутливым, однако глаза офицера полиции говорили обратное.
— Человек должен высказывать то, что у него на уме, — сказал Томас и отпил глоток пива.
В свое время у него имелась привычка выплескивать все, что он думал о городе и системе образования, любому, кто был готов его слушать, особенно журналистам. В основном эти речи оказывались очень нелицеприятными, нередко подпитываемыми разочарованием и чувством неудачи. В конце концов после одного подобного заявления Томас лишился работы. Почти на целый год.