— Спасибо, — спохватившись, поблагодарил он свою спасительницу. — Я действительно очень хотел послушать сегодняшние выступления.
— Что с вами произошло? — спросила Джулия, кивая на перевязь.
— Упал. Ничего серьезного.
— Идемте со мной, — заговорщическим тоном прошептала она, закатывая глаза. — Если вас попытаются выставить вон, то я обеспечу вам убежище под своим стулом.
Взяв Томаса за левую руку, Джулия чуть ли не бегом потащила его в зрительный зал. Ее кожа оказалась мягкой и теплой.
Помещение когда-то было уютным и до сих пор сохранило остатки домашнего тепла, но все же больше походило на зал ожидания на вокзале, чем на гостиную. Перед большим камином с резной полкой, выкрашенной в белый цвет, стояла простая кафедра. Слушатели — Томас насчитал двадцать три человека — сидели на тесно составленных стульях. Двух свободных мест рядом не было, и Джулия, разочарованно скривив лицо, устроилась справа, а Найт приткнулся слева, поближе к застекленным дверям в глубине комнаты.
Он сел между двумя незнакомыми людьми, разрываемый сожалением и облегчением по поводу того, что разлучился с Макбрайд. Оба чувства вызвали у него желание позвонить Куми, которая не знала, что он в Англии и ранен. За годы, прошедшие после расставания, Томас привык к одиночеству, однако с момента примирения — пусть и частичного, он пока сам не мог точно сказать, что это такое, — они разговаривали по телефону по крайней мере раз в неделю, обычно чаще. Найт почувствовал укол вины за то, что так увлекся своими делами, а затем подумал, ждет ли Куми его звонка, пытается ли сама с ним связаться. Если у нее сейчас запарка на работе, она, возможно, и не обратила внимания на его молчание. Эта мысль встревожила Томаса, поэтому он постарался сосредоточиться на том, каким будет предстоящий доклад.
Скорее всего, связь политики и культуры. Провозглашаемая с торжествующим злорадством констатация того, что мы лучше разбираемся в вопросах полов, рас и классов, чем Шекспир… В этом слышался пугающий шепот правды, что вселяло в Томаса тревогу, смятение и разочарование. Литература лишалась всех своих красок, жизненности, возбуждения и нюансов. В средней школе мысль о том, что литература связана с настоящим, что она обогащает читателя, хотя бы не вызывала откровенного смеха.
Эти размышления мучили Томаса так же, как это было на конференции в Чикаго, но прежде чем он успел разгладить хмурые складки на лице, началась лекция.
Оратора представили как Алонсо Петерсона, профессора литературы Стэнфордского университета. Его доклад был озаглавлен так: «„Сломала сила ваших глаз печать“: