— Мы кабанчиков закололи, мой и говорит, отнеси-ка мяса Анне. Вот я и принесла. Только выложите куда-нибудь, а то горшок-то я хочу забрать обратно.
Анна в смущении торопливо застегивала блузку на шее.
— Спасибо вам… Но зачем? Что я вам…
— Берите, берите, у нас хватит, а у вас ведь небось не густо, пригодится. Хорошее мясо, жирное.
— Спаси вас бог. Отплачу когда-нибудь.
— И-и, что там за счеты! Человек человеку не волк…
— Бывает, что и волк… — тихо ответила Анна.
— Ну, у нас в деревне не так уж плохо, — тянула Агнешка. Ее жгло любопытство, куда запрятался Янович и что бы он сказал, если бы она его заметила, если бы ему пришлось столкнуться с ней лицом к лицу. Но Анна не спешила приглашать гостью, не подставляла табуретку. Она явно ждала, чтобы та ушла, и едва сдерживала нетерпение. И когда Агнешка собралась, наконец, уходить, она не удерживала ее даже ради приличия.
— Поздно уже, пора идти. К нам ночью даже страшно лесом ходить.
— Невелик ведь лесок-то!
— Мало ли что невелик, а люди всякое говорят. Ну, оставайтесь с богом.
— Идите с богом. Спасибо вам за все.
— Не за что, не за что, — заканчивала Агнешка уже за дверью, потому что Анна шла за ней по пятам, словно стараясь поскорей выпроводить ее из избы. И Агнешка лишь во дворе вспомнила, что не спросила про ребенка, даже не взглянула на него, хотя там же стояла колыбелька, — наверно, еще та самая, подаренная старостихой, — и ребенок спал в ней, прикрытый каким-то тряпьем.
Все ее внимание поглотил Янович. Она торопливо шла домой, жалея, что на улице уже никого не видно, — очень уж хотелось рассказать бабам, кого она видела у Анны. Она была так погружена в свои мысли, что забыла даже перекреститься на мостике, под которым водилась нечистая сила, и не успела оглянуться, как уже очутилась дома. Матус лежал на кровати — точно так же, как Янович у Анны, только что папироской не дымил.
— Знаешь что? К этой Анне ходит Янович.
— Э, бабьи сплетни…
— Бабьи сплетни? Да я своими глазами видела!
— Что ты видела?
— А Яновича. Иду я, значит, по двору к этому сарайчику, гляжу, в окне свет. Не спит еще, думаю. Подхожу это к окну — смотрю, Янович на кровати лежит, папироску курит, а она возле него сидит, кофта расстегнута, а сама смеется, будто ее кто подмышками щекочет!
— Ну и что?
— Ну и ничего. Постучала я, так она насилу открыла. Я мясо отдала и скорей назад. Она меня и в избу не пустила, а он куда-то спрятался, так что я и не видела, но папиросу курил, потому дымом пахло.
Матус сплюнул на пол.
— А зачем же ты этакой стерве мясо оставила? Стерва и есть стерва, надо было повернуться да уйти.