— С-стой… — шепотом начал кричать Шевелитько, цапнув кобуру. — А ну, стоять! Стоять, я говорю!
Акцент его куда-то пропал, голос внезапно окреп, и команда получилась угрожающей. Но страшные мужики только ухмыльнулись в ответ.
— Помначкар Шевелитько! Здоровеньки булы, старший сержант! Ты что, опять караулишь?
— Товарищу капитан! Це ж вы! Боже ж мий! Як же вас перекосоё… Хм-м… Звидкиля вы зараз, товарищу капитан, а?
— Откуда пришли – там нас уже нет… Открывай давай, старший сержант…
— Звиняйте, товарищу капитан, а дэ ж ваша перепуска?
— Какой пропуск, Шевелитько! С боевого задания мы! Открывай, давай!
— Та ни-и, товарищу капитан! Не можу я… Документ трэба…
— Вот, черт! И принесло тебя, Шевелитько, нам на закуску! Звони дежурному, вызывай его сюда… Устали – сил нет… Даже шлепнуть тебя, гада, лень. Звони-звони… Домой скорей охота… — и я неудержимо зевнул.
— Вот! — Я не очень сильно, памятуя о слабом профессорском сердце, хлопнул папкой с ботиночными тесемками по столу Аппельстрёма. А потом, посильнее, хлопнул ладонью по папке. — Готово!
Аппельстрём с сомнением посмотрел на мое подношение.
— Хм-м… А это что?
— Отчет о выходе, разумеется! — мои глаза лучились сдержанной гордостью. — Все как есть расписал! Две ночи работал, как литературный негр какой-то!
— А инфокуб? — Аппельстрём поднял на меня больной взгляд. Впрочем, как я стал замечать, его взгляд на меня становился больным по умолчанию. Все чаще и чаще.
Я вздохнул. Порылся в кармане и выложил металлический кубик со стороной сантиметра в полтора. В моем мире, в фантастической литературе его чаще называли голокубом, но – хрен редьки не слаще…
— Вы же знаете, профессор… Адмирал, эта старая задница, не любит работать с кубом. Он предпочитает бумажный носитель.
— Знать-то я, положим, много чего знаю… Но процедура есть процедура… Положено сдать инфокуб – будьте любезны. Чистили?
Я только тяжело вздохнул. Не знаю, как эти паразиты ведут запись событий на боевом выходе. У меня складывается такое впечатление, что за левым плечом оперативников, как ангел какой или, прости господи, — дьяволёнок, что ли? — висит записывающая буквально все дела электронная муха. Причем – невидимая, сволочь этакая. После выхода запись положено чистить. Это каторга! Ну, да… Нужно убрать все пропуски в информации, время, ушедшее на сон, прием пищи, пустые перегоны на грешной земле и болтовню у костра, смену портянок и прочие мелкие радости солдата на войне. Я имею в виду отправление маленьких и не очень естественных человеческих потребностей. А как же! Памятуя о висящей за плечом вредной гадине, я эти самые маленькие потребности старался исполнять изящно и непринужденно, с истинно армейским, фронтовым шиком. То есть пускал струю повыше, подальше и помощнее, мысленно представляя восхищение девушек-операторов и прочих аналитиков Службы коррекции моей боевой мощью. Вот все эти милые интимные подробности и прочий компромат на бойцов группы я и чистил в течение почти четырех часов. Правда, в моем распоряжении были толковые фильтры поиска и очистки отснятого материала… Убивало другое… Гадом буду – где-то в архивах Службы коррекции наши боевые "Союзкиножурналы" лежат целенькими, со всеми страшными и смешными подробностями. Чует мое сердце – лежат!