Мне было трудно смотреть ему в лицо.
Я покачала головой: нет.
У вокзала троллейбус долго стоял: выходили курортники с чемоданами. Ежили плечи под плащами, едва высунувшись под дождь.
— Сбегают, — сказала я. — А ведь лету-то всего половина. До самого ноября будут жаркие дни.
Дверцы сдвинулись. И троллейбус, осев на мягких шинах, двинулся.
— Ни черта не будет! — сказал Костя. Повернулся и, не оглядываясь на меня, по проходу прошел к передней площадке. Нам было ехать еще остановок семь-восемь, не меньше. Так он и простоял у выхода.
…Все, что умел Костя, это спросить: «Жень, чего теперь делать будем?»
А Виктор…
«Ах, да, я забыла: Виктор — это Левитин. Виктор Викторович — так его зовут все на участке».
«Да зови просто Виктор», — сказал мне он вчера.
Виктор умел сказать:
— Во всякой работе надо уметь вовремя поднимать голову.
…Из комнаты, в которой в субботу мы вместе тянули штукатурку, Костя вынес свою кельму, полутерок и терку. Кельма упала. Костя поднял ее и посмотрел на меня. Никогда я не забуду его лица!
Только в эту минуту я поняла, что его несчастье — это не только Костино несчастье.
Костя уходит. Что бы я ему сейчас ни сказала, он все равно уйдет. Он остановится только, если бы я сказала:
«Ничего не случилось. Сегодня все точно так же, как и два дня назад».
Но я не могла и не хотела говорить этих слов.
Это рассказывал отец, вечером, маме, когда мы ужинали.
…Он стоял у самосвала с щебенистыми дымовыми блоками. Борта были откинуты, с башенного крана свисали пустые железные тросы. Человек пятнадцать рабочих окружили машину. Среди них был и Костин отец, Михаил Алексеевич, — он уже неделю работал на участке. Пока только «осматривался», привыкал.
Бутько, с засунутыми в карманы пиджака пустыми рукавами, стоял в кузове на блоках.
— Борис Петрович, сам знаешь, работа моя какая, — «мотай-давай», — и я даю! — оправдываясь, говорил он. Но стоял хмурый, озабоченный, — сам не верил, что не виноват. — С этим проклятым железобетоном в тупик зашло! — признался он. — Ну, — брак! Что, думаешь, я не вижу, что брак? — брак! Ну, ты не взял вчера, отправил блоки назад, на завод. А там, на заводе, и ухом не повели. Эти же блоки снабженцы с других строек чуть не с самосвала расхватали. Нам же пришлось их всю ночь караулить!
Бугько потер подошвой ботинка вздыбившийся пузырь на поверхности блока и посмотрел на отца: «Вот ведь какая штука! Попробуй, возьми этого Кириллова голыми руками, — скажет: „Улучшаем технологию… Еще не улучшили… Ты отказываешься от брака, ты и страдаешь“. Да рикошетом другим участкам перепадает».