Меня явно недолюбливал узбек-«таракан», ему не нравилось, как ему казалась, слишком независимое мое поведение. Все же «таракан» пытался на меня «наехать». «Тараканчику» не нравилось, что я не пресмыкаюсь ни перед кем, начинаю показывать зубы, становлюсь слишком самостоятельным.
Спустя несколько дней после ночного разговора в каптёрке он, прихватив для храбрости еще одного узбека, завел меня в ленкомнату, на разборки. Ленинская комната предназначалась для политинформаций, занятий по политической подготовке, но ночью там проходили многочисленные выяснения отношений. На ночь она не закрывалась, а утром там можно было «загаситься» от зарядки, поспав несколько минут на стульях до завтрака.
Ударив меня пару раз по груди, он начал тихо говорить, что я должен выполнять все поручения старослужащих, ведь я отслужил полгода, — «Вот будешь «дедом», станет твоя жизнь мёдом».
— Сувер, ти щегóль, ти должень щурщать. Ти понял? А? Дедющкой станещь, балдеть будещь, тащиться будещь. Ти поял? А?
— Слушай, Нуржастинов, хватит меня «лечить» всякой туфтой. Русские должны выполнять всю грязную работу — они же молодые, а тот же Рахимов ничего не делает, он же ваш земляк! И так везде, какая же здесь дедовщина? Да пошли вы на х…й! — сказал я и вышел, махнув рукой. Разборок после этого не последовало. «Таракан» меня больше не доставал.
Дембеля
Во время моего прибытия в доблестный отдельный штурмовой полк ещё оставались несколько дембелей весеннего призыва 1986–1988 годов. Заканчивался июнь, а они всё ещё оставались в части, маясь, не находя себе места и предвкушая гражданскую жизнь.
Запомнился своей неординарной внешностью младший сержант Подшивалов из Якутска. В первый день моего прибытия я увидел его, слонявшегося от безделья по казарме. Чуть выше среднего роста, «накачанный», он ходил, поигрывая своими бицепсами. На правой руке красовалась татуировка с голой девушкой в лётной фуражке и надписями «КДВО» и «ВВС». Любимым элементом его костюма были подтяжки, они символизировали, по его мнению, гражданскую жизнь (джентльменский набор «дембеля» — подтяжки и плоский пластмассовый чемодан, называемый «дипломатом»). Он постоянно их теребил, легонько оттягивая.
Прохаживаясь мимо нас, когда мы стеклышками чистили древний, грязный казарменный пол, вертя вокруг своей руки кожаный солдатский ремень, он напевал популярный тогда куплет — «Какой тяжелый день, а-а-у-у-а, какой тяжелый день», при этом цедил: «Вешайтесь, уроды». Передние зубы у злого дембеля полностью отсутствовали, выпирали лишь золотые клыки. Подшивалов постоянно обсуждал свое возвращение домой на север, по реке Лене на пароходе. Его путь домой лежал куда-то на край земли. Его уже ничего не заботило, кроме скорейшей отправки в Якутию. Изредка рассказывал нам, как тяжело было ему служить, что была жесткая дедовщина, которую мы и в страшном сне и не увидим, что у нас не служба, а малина.