— На колени, сучара! — угрожающе прорычал Арушутян, подходя и расстегивая на ходу брюки.
— Ашот, Ашот, ты же обещал, что это больше не произойдет! Пожалуйста, отпустите меня, ребята, — умоляюще гнусавил наш бравый охранник.
— Заткни свой поганый рот, пидор, а то тебя все камеры сегодня ночью обслужат и в задницу тебе автомат засуну! Ты понял меня, урод? Ты что, забыл, как я тебя «опускал» в каптёрке, да если об этом все узнают, знаешь, что с тобой будет? — и несколько раз ладошкой ударил его по щекам. — Давай, Андрюща, давай!
— Да, Ашот, да…
Через несколько минут омерзительного действа Арушутян дико зарычал, закинув назад голову, закрыв глаза, двумя руками крепко держась за волосы «Машки», стоящего на коленях.
Всё происходило как во сне. Наркотик подействовал, и я безразлично наблюдал за этим. «Может, стоит вмешаться?» — лениво думал я. Но пока я размышлял, всё уже закончилось.
Стоящий на стрёме Сычёв крикнул: «Атас! Шакалы!» Схватив «Машку» за подмышки, он выволок его в коридор, выбросил туда пилотку с автоматом.
— Закрывай камеру, пидрило, быстрее, — грозно прошептал ему Иван, прикрывая дверь.
Оставшиеся сутки прошли без особых приключений, Арушутяна с Сычевым вскоре освободили. Через четверо суток вышел на свободу и я. Правда, не обнаружил в своих вещах значка классности, который мне выдали еще в учебке. При попадании на гауптвахту все личные вещи сдаются, и вот мой значок куда-то потерялся. Я сказал о пропаже начальнику караула — розовощекому старшему лейтенанту. В ответ услышал нецензурную брань: вроде, если есть претензии, то можешь задержаться здесь еще на несколько суток. Я махнул рукой: хочу на свободу. Через несколько минут за мной заехал тентованный автомобиль с бойцами нашей роты, направлявшимися в баню. По пути они забрали меня. Какое блаженство было помыться! За время, проведенное на «киче», я стал очень грязным, ведь там нет возможности мыться.
Третий раз занесло меня туда уже 24 октября 1988 года. Теперь уже семь суток мне предстояло здесь находиться, так же из-за самохода. Глупо вышло. Поддавшись уговорам Саткина, мы с ним отправились в деревню. Он обещал познакомить с местными девчонками, которых якобы знал. Пошатавшись безрезультатно, через несколько часов мы прибыли в часть, где нас уже вовсю разыскивали.
Был показательный «суд». В штабе во время служебной подготовки для офицеров меня с Андреем вывели к трибуне и объявили по семь суток ареста за самовольное оставление части. Нас хотели отправить на гауптвахту в поселок Сибирский — там кича была посуровее, — но что-то не срослось, и мы попали на нашу родную гауптвахту. Как назло, заболел дизентерией, была высокая температура и непрекращавшийся понос. Как я в камере буду сидеть? Пытался объяснить исполнявшему обязанности командира полка (полк был еще в Афганистане), что я болен, но он оборвал меня на полуслове, не поверив: