Поначалу они беседовали просто так, ни о чем, из этого я почти ничего не запомнила. Говорил по большей части преподобный, о том о сем, но от его интонаций меня мурашки продирали: словно у него в голове бегает какой-то дикий зверек, так мне чудилось, и он пытается поскорее поймать его и выпустить на волю, да так, чтобы зверек его не покусал.
— Не уверен, было ли у меня вообще призвание, — так он говорил.
— Бог призвал вас, — отвечала мама.
— Так я думал. Именно так я и думал. Но теперь я уже не так уверен. Уж не выдумал ли я свое призвание?
— Вы ведь знаете, почему прихожане перестали заглядывать в церковь, — сказала мама.
— Да, знаю.
— И я это знаю. Но мы не уехали, мы не облегчили вам жизнь, мы остались. Мы во всем виноваты. Как только мы уедем, у вас все наладится.
— Все нормально.
— Нет, — возразила мама. — Не нормально. Завтра мы погрузим вещи на плот и двинемся дальше вниз по реке.
— Слишком поздно, Хелен, — сказал он. — Что сделано, то сделано.
— Надеюсь, еще не поздно.
Рука преподобного время от времени взмывала вверх, а затем раздавался легкий плеск. Я сообразила, что он по дороге с холма набрал голышей и теперь бросает их в воду. Полетел с чмоканьем последний камушек, и все стихло. Эти двое сидели молча и глядели на темные воды.
— Вы мне так и не сказали, зачем вы снарядились в путь по реке, — напомнил он.
Мама долго молчала, обдумывая ответ.
— Я сбежала от мужа, а ребята хотят попасть в Голливуд.
— В Калифорнию?
— Да, — кивнула мама и пустилась рассказывать ему всю чертову историю, спасибо, умолчала хотя бы о деньгах и о том, что мы прихватили с собой Мэй Линн. Почему она не рассказала заодно и это, я не знала, но была рада и этому. Все остальное она разболтала, даже про Брайана, и как она забеременела от него, и как у нас с Доном не сложились отношения и он бил и ее, и меня. Про Джина она тоже кое-что нехорошее поведала. Меня здорово удивило, что она призналась про беременность и про то, как с горя вышла замуж за Дона. Мне она только к шестнадцати годам рассказала, а тут, пожалуйста, обрушила это все на человека, с которым и знакома-то без году неделю.
Она выложила ему все и подытожила:
— Теперь вы знаете, что я за женщина.
— Прежде чем терзаться по этому поводу, выслушайте и мою исповедь, — сказал преподобный. — Я — убийца.
От неожиданности я поднялась с места, но тут же плюхнулась обратно.
— Не может быть! — чуть не вскрикнула мама.
— Чужими руками, — сказал он, — но все-таки я убил человека. Я украл ружье у соседа. Я был мальчишкой, ружьецо было плохонькое, но все же это кража, а меня видели поблизости от его дома. Меня допросили. Я свалил вину на цветного паренька, моего приятеля. Мы росли вместе, удили рыбу в реке, играли. Забирались на раскидистый дуб над рекой и прыгали с ветки в воду.