Повернулся, как по команде "кругом", и зашагал в дальний конец вестибюля.
Владимир недоуменно смотрел на пакет. Подумав, вынул из него тетрадь, раскрыл, пробежал глазами первые строчки.
- Ясно.
И спрятал тетрадку во внутренний карман куртки.
- Что там? - спросил Дмитрий.
- Дневник, кажется.
Оба взглянули на стенные часы. Большая стрелка прыгнула с пяти минут второго на шесть. Операция началась в десять утра.
Дед продолжал ходить. Дойдет до упора, развернется - и обратно.
"Называется: мерить шагами", - подумал Володя. Он старательно гнал от себя картину: Катя на столе, белая, неподвижная, врачи в зеленых халатах и масках облепили ее... как мухи, что-то делают с ней. Белая кожа, алая кровь... Катькина кровь.
Владимир убеждал себя: плохого случиться не может. Женька, хирург, сказал, что уверен на сто процентов... Почти на сто - иначе не взялся бы. В Штатах такие операции вообще поставлены на поток.
А у нас, между прочим, - не Штаты. У нас в любой момент - что угодно. Вырубят свет. Отключат воду. Или окажется, что в кислородном баллоне вместо кислорода - азот. Или кто-нибудь с бодуна вколет не тот препарат. Женька, конечно, постарается, но он не Господь Бог. Но сейчас, если бы что-то случилось, он уже вышел бы к ним, ведь все это тянется четвертый час.
За всеми этими мыслями черной стеной стоял вчерашний разговор с матерью, разговор, о котором неприятно было думать. Он орал на мать. Как бы ни относился, а ТАК орать нельзя. Разговор об отце Катерины мать начала сама, и, конечно же, искать его нужно было давным-давно, может, тогда вообще все сложилось бы иначе. Не "может", а точно! То, что мать молчала, скрывала от них, как поступила с дядей Мишей, - преступление. Да, преступление! То, что когда-то струсила и сподличала, бросив его в беде, - на ее совести. Но ей же вдобавок было нужно, чтобы Катька принадлежала ей одной, пускай больная, калека, зато - ее собственность. Чертова ханжа! Приватизировала девку. Подумать только: человек живет себе где-то, мать сказала - вроде в Америке, и понятия не имеет, что у него здесь дочь. А ведь еще пять лет назад, когда с Катюхой случилась беда, он, наверное, мог как-то помочь. Он хороший был мужик, Володя помнит... А может, она слабоумная, не понимает? Вчера рыдала и каялась, обещала уточнить у какого-то бывшего сослуживца, не знает ли тот часом, где отец Катерины. А может, его уже и в живых-то нет!
Покаянные речи и общее мракобесие, просьбы, чтобы боженька простил или уж лучше убил на месте, Владимир слушал с брезгливостью. Все это кликушество! Лучше бы думала безмозглой головой. С самого начала думала бы - может, и отец Катерины был бы с ними, и тот гад не появился бы.