Я остановилась.
— Хэлло.
— Хэлло. — Все еще не спуская с меня глаз, он сделал неопределенный жест. Его руки приподнялись и упали. — Вот это здорово. — Как будто говорил Йен: это было одним из любимых слов Йена. — Какой сюрприз.
Мы прошли к машине. Йен с трудом тащил один чемодан, Руфь вцепилась в свободную руку Колина.
— Хорошо съездил? — бодро спросила я.
— Спасибо, неплохо, — вежливо ответил Колин.
В машине Руфь втиснулась между нами на переднем сиденье, а разочарованный, но отнесшийся к этому философски Йен уселся сзади.
— Папа, я сказал Деборе, что в этом пальто ты меня не узнаешь.
— Тебя да не узнать? — не раздумывая, отозвался Колин. — С твоей-то ужасной физиономией?
Хихиканье было прервано тоненьким голосом Руфи:
— Папа, мама сделала новые занавески для моей спальни!
Вдруг стало поразительно тихо. Я затаила дыхание.
— Вот как? — вполголоса сказал Колин. Он был не настолько глуп, чтобы показывать свои чувства.
— И еще, папа, у меня была простуда, — снова объявила Руфь.
— Когда?
— Вчера. — Святая простота.
Я открыла рот, чтобы объяснить подробнее, но Колин заговорил первым:
— Простуда? Вчера? И сегодня она уже на улице? Ведь сейчас ниже нуля! — Он с трудом сдерживался.
— Не волнуйся, — успокоила я, — ничего особенного. У нее уже два дня, как нормальная температура.
— Все равно, — Колин все еще хмурился, — с Анни нельзя рисковать. — К моей досаде, он снял руку с руля и потрогал ее лоб.
— Она в полном порядке. Я знаю, что говорю, — раздраженно сказала я.
— Просто лучше не надо было меня встречать, если только есть хоть какой риск.
— Никакого риска не было, — разозлилась я, — не думай, что я совсем уж глупа. — Заметив взгляд уставившихся на меня круглых фиалковых глаз, я сразу замолкла. — Так что ничего плохого не случилось, — закончила я с сияющей улыбкой.
С Руфью, возможно, и не случилось. Но у Колина, уделявшего чрезмерное внимание выезду на шоссе Пэйсли Уэст, лицо выглядело подозрительно красным.
Да, как воссоединение это определенно не вполне оправдало мои надежды.
Настроение Колина улучшилось, когда мы добрались до дома и дети потащили его показывать комнаты.
— Ты сделала чудеса, — сказал он. — Я с трудом верю своим глазам.
Но вообще-то вечер по праву принадлежал Йену и Руфи. Они не ложились гораздо дольше, чем я когда-либо разрешала, как будто и не бывало мирных бесед перед сном и золотистого ангела. Они так же дико бесились, как в Дартмуре, и в постель их уложил Колин.
Остаток вечера мы разбирались с корреспонденцией, оставленной для него его секретаршей, и он еще занимался ею, когда я отправилась спать. Я не чувствовала себя несчастной. Возможно, это возвращение оказалось не таким возвышенным, как в балладе, но все же «славный парень» вернулся, мой и Слигачана «славный парень», и когда я услышала, что он поднялся в свою комнату, я чувствовала себя в точности как та глупышка, которой я была двадцать лет назад. Подъемный мост поднят, и все мы в безопасности в замке.